Деревня Тёмных произвела благоприятное впечатление. Добротные хижины, сложенные из сланца, обмазанного глиной. С плетёными крышами, узкими вентиляционными окошками и потрясающим внутренним убранством от смолистых плашек на полу до травяных матрацев и плетёных подушек. Мебели дану не признавали.

Уфир отправился в хижину старейшины для выяснения информации о Лоос. Мы же с Инфой решили воспользоваться случаем и придавить великолепные травяные матрасы, сколько позволит возможность.

Я заснул, лишь коснувшись щекой горьковато пахнущей поверхности. Казалось, что спал лишь несколько минут, почувствовал, как кто-то тормошит меня за плечо.

— Вставай, Эс. Хорош дрыхнуть! — я не сразу разобрал в вечерних сумерках рогатый силуэт головы демона, — пора отрабатывать ночлег.

— Чево? — не сразу сообразил я, борясь с зевотой и щекоткой из-за просыпавшейся мне за шиворот травяной трухи.

— Чево-чево? Смена караула. Я спать, а тебя к старейшине поведут. Я там несколько часов переговоры вёл. Старик тот ещё хитрован. Так толком о Лоос ничего и не сказал. Но и не отрицал. Тебя, целитель, хочет.

— Ясно! — мы поменялись местами, и я вышел во двор перед хижиной, слыша за спиной нарастающий храп Уфира. Вот же, железный демон!

Солнце уже почти успело закатиться за холмы, и тени от крыш, словно в попытке суицида, тянулись к обрыву на краю деревни. Провожатый, тот самый парнишка, которому Инфа отдала свою лепёшку, довольно шустро провёл меня в лабиринте между хижинами и холмами к дому старейшины, отличавшемуся лишь чуть большими, чем остальные размерами.

И снова ломка стереотипов. Я ожидал увидеть умудрённого жизнью старца, эдакого мудрого и невозмутимого вождя, руководящего поселением дану и вынужденного вести беседу с чужаком. А увидел обыкновенного старика, больше смахивающего на бомжа, которых ещё можно было встретить в двадцать первом веке на окраинах Москвы и некоторых мегаполисов. Правда, стоит сказать, что старейшина дану был довольно опрятен.

Едва я вошёл под своды его хижины, как в меня уткнулись два слезящихся глаза. Света от растопленного очага хватило с лихвой, чтобы рассмотреть застарелые признаки помутнения роговиц. Сам старейшина был худ и морщинист. Он молча указал мне рукой на циновку, где на небольшой деревянной дощечке были расставлены небольшие чашки из тёмного материала, чем-то отдалённо напоминавшего стекло. В них парила какая-то жидкость с ярким охряным оттенком.

— Раздели со мной дары земли, квартерон, — старик присел напротив, сложив по-турецки ноги, обутые в старые, но тщательно выделанные кожаные сапоги, — если жарко, можешь снять свою броню. Извини, но мои старые кости постоянно требуют тепла, — он непроизвольно поёжился несмотря на наброшенную заношенную безрукавку из шерсти животного, которое из-за ветхости было трудно идентифицировать.