А Луций бояться устал.

– А то что? Что ты еще можешь со мной сделать, Марк? Короткий урок о запугивании – у человека не так много страхов, – Луций оскалился в ядовитой улыбке и стал демонстративно загибать пальцы, – с болью я уже знаком, как ты можешь догадаться. Позора я не боялся никогда, я же сын предателя, у меня мозоль на том месте, где из меня выдавливали стыд. И забрать у меня ты ничего не можешь, – он усмехнулся и слизнул темную, почти черную каплю бальзама с горлышка, – все кончилось. Мог бы ты меня убить, уже убил бы. А если попробуешь выступить против меня, вспомни, как мы повеселились с сенатором. Я потяну тебя за собой, падаль.

Марк вскочил.

– Заткнись, подонок! Из-за тебя я…

– Заткнитесь оба! – вдруг рявкнул Праймус и грохнул рукой по столу так, что зазвенела посуда. Он смотрел в пустоту между ними и тяжело дышал. Его голос дрожал от злости. – Биолы нет. Ты, Луций, чуть не погиб. Ты, Марк, просто ушел в войну с головой. Вы оставили меня одного. Я просто хотел попрощаться с друзьями, но вы же убить друг друга готовы, а я даже не знаю из-за чего!

– Попрощаться? – переспросил Марк, медленно опускаясь на клинию.

Праймус метнул на Луция потерянный взгляд. Явно сказал больше, чем собирался. Марк об их с Талией планах вряд ли догадывался, и теперь тот не знал, что делать.

– Отец отсылает его из Эдеса, – Луцию ложь давалась легко, – считает, что здесь у него дурная компания.

Праймус всегда был ласковым, смешливым и бесконфликтным, и от этого его вспышка гнева приобретала особую силу. Казалось, что они оба – и Центо, и Луций – устыдились.

– Праймус, я… – глухо начал Марк, но тот его перебил.

– Что, Марк? Думаешь, Луций шпион Орды? Серьезно? У тебя настолько котелок на войне сдвинулся? – Он обернулся к Луцию. – А ты! Ты правда думаешь, что он тебя может убить или… что там еще? Вы больные оба?

– Ты не знаешь, о чем говоришь! – вспыхнул Луций и услышал, что Марк произнес эту же фразу.

Праймус сжал зубы и закрыл глаза, с усилием вдыхая.

– Конечно, я не знаю, о чем говорю, – передразнил он и развел руками, – я никогда ничего не знаю. Вы же мне ничего не говорите. Никто мне никогда ничего не говорит. Ни мать с отцом, ни друзья. Никто! А мне приходится вслепую разбираться в последствиях, – он уперся руками в стол и опустил голову, – но я вас обоих знаю. Никто из вас не способен на что-то настолько ужасное, чтобы вы могли так друг друга ненавидеть.

Он закончил тихо, почти умоляющим голосом. Марк отвел взгляд. Сложно было что-то ответить. В атриуме повисла густая, осязаемая тишина.