Горло сдавило злостью. На себя – за то, что не помог этим проклятым рабам, когда была возможность. За то, что по его вине Тумур убил мальчишку, а теперь и сам лежал здесь с разметавшимися по мху волосами и глупой улыбкой на лице. За идиотскую, наивную уверенность, что в их приключении умирать будут только враги.

– Надо идти, – негромко буркнул Никий, – нечего рассиживаться.

– Он был хорошим. Хоть и йордом. – Рада сняла с шеи одну из ниток с сухими ягодами и, осторожно приподняв голову Тумура, надела на него. – Так он станет энки и будет жить в этом лесу. Это хорошая смерть. – Она грустно улыбнулась, взглянув на Терция.

– Как скажешь. – Тот, помедлив, закрыл Тумуру глаза и подошел к Луцию. Поймав растерянный взгляд Луция, он невесело улыбнулся и кивнул, разделяя с ним и злость, и дурную вину. – Старик прав, идем.

Они двигались вдоль просеки, не теряя ее из виду. Останавливались, прислушивались к звукам леса, но их больше никто не преследовал – шагов слышно не было. Рабы то ли безнадежно отстали, то ли удовлетворились одной жертвой. А может, Терций разгадал принцип, по которому действовал приказ, – не стоило ступать на дорогу.

Луций устало перебирал в голове варианты. Как можно было наложить печать на целую деревню и контролировать ее такое продолжительное время? Связать сигнальную печать с иллюзией в единую систему – в теории возможно, но для этого нужно исключительное мастерство. Гней Арвина был неплохим магом, в конце концов, он умел брать в контроль несколько печатей. Но Луций не верил в его настолько высокую одаренность. Все, что он знал об отце Праймуса, – он был жадным, озлобленным и заносчивым мудаком. А такие люди очень редко бывают талантливыми.

Мысли отвлекали от усталости и давящей тоски. Луций исцелил себя от головной боли, но тошнота никуда не исчезла. Она росла на плодородной почве нарастающей тревоги и нетерпения, подпитываясь запахом крови, который преследовал его последние месяцы.

Остаток пути занял не больше часа. То и дело они натыкались на широкие порубки. Голые поляны с проплешинами пней казались осиротевшими. Луций успел попривыкнуть к странному ощущению уюта, которое появлялось у него в густом, трудно проходимом лесу. Он избавился от грязного плаща и шел в одной тунике, не озаботившись даже Печатью Тепла. Сухой лесной холод ласково дразнил кожу, гладил заплутавшим среди деревьев ветром и напоминал, зачем Луций все это затеял: закончить дело, уйти и, наконец, согреться.

То, что они добрались до места, Луций почувствовал. Вязкий озноб словно прошел не по коже, а по границе сознания. Шаги замедлились сами собой. Тело не желало двигаться дальше. Луций взглянул на своих спутников, чтобы убедиться, что это коснулось не только его. Рада остановилась на расстоянии нескольких шагов за его спиной. Она съежилась и уставилась в одну точку, как настороженная кошка. Никий и Терций были не так чувствительны. Старик наморщил нос и мрачно сплюнул, а гладиатор вышел вперед, держа наготове меч.