Авл Овикула тоже был магом. Магом Старшей Ветви, патрицием из древнего рода. Политиком, который шел на второй консулат. Еще недавно Луций планировал отдать ему доказательства махинаций Корвинов и покинуть город. Вслед за Орхо.

План рассыпался прахом.

Он уже представлял себе эту предвыборную речь Авла: «В свой год я обязуюсь провести закон о запрете магии Искусства, проголосуйте за меня, уважаемые… маги». Луция разбирал горький смех. Никто никогда не отказывается от власти добровольно.

Он остался один. Погребен и раздавлен весом собственного знания. Вспоминал десятки, сотни печатей, что создавал – ради игры, ради тренировки, ради того, чтобы подогреть себе вино, и думал, кто заплатил за это. Сколько югеров земли на его совести? Где язвы, которые он создал? Сколько деревень в Савротане, Сегмане, Газаре лично он уничтожил?

Кожу будто снова покрыла липкая пленка чужой крови.

Луций не заметил, как добрел до Верхнего города. Солнце все чаще скрывалось за облаками. Поднялся ветер. Он поднял было руку, чтобы расчертить греющую печать, но передумал. Он скользил взглядом по разноцветным прилавкам Верхних улиц, по их аккуратным укрепленным домам и всюду видел тонкие золотистые отблески. Это были кварталы Младших. Чистые, ухоженные, благополучные. Наполненные магией под завязку.

Сколько здесь живет таких же прекраснодушных идиотов, для которых цена будет иметь значение? Быть может, несколько сотен переселенцев из провинций, да тех, кто был рожден от рабынь. Для них названия пострадавших от Мертвой Земли провинций – не пустой звук. Весомая причина отказаться от магии. Нет смысла идти к патрициям или трибунам. Если идти, то с другого конца – с элит союзных государств и провинций. С Нижних улиц, наполненных беженцами и плебсом. С главных пострадавших. Корвины не просто так держали в секрете природу Мертвой Земли. Если эта информация утечет, неизбежно начнутся бунты.

Луций словно постарел лет на десять и теперь с изумлением смотрел на самого себя. Двадцатилетний мальчишка, сын предателя, с сомнительной репутацией, без должности, без клиентов и без клочка этой самой власти, на содержании дяди. Он чувствовал себя щенком, который в собственной жадности уволок баранью ногу и не знал, как отгрызть от нее хоть кусок своими молочными клычками.

У него за душой не было ничего, кроме гонора, безрассудства да пары случайных совпадений, которые привели его к разгадке худшего из секретов Эдеса. Куда он вообще полез? Что заставило его думать, что он может что-то противопоставить Корвинам, Сенату, Республике?