В следующие секунды Луций уже тряхнул головой, убирая с лица упавшие пряди, и равнодушно посмотрел на собравшихся.

– Ревность, значит? Красиво. Насколько мне известно, у госпожи Талии множество поклонников. Этому даже не нужны свидетели – об этом говорит весь город. Сотни надписей на домах – от возвышенных до непристойных.

– Однако только ты вступил в сговор с талорцем, чтобы похитить ее, – подал голос Публий.

Он впервые за все время взглянул на Луция. С таким презрением, словно верил в то, о чем говорил.

– Сговор?

Не знал бы Марк, что это на самом деле так, – пожалуй, поверил бы звенящему возмущению в голосе Луция. Марка восхищала эта способность. Он видел это сотни раз. Луций умел лгать так искренне, что однажды Центо едва сам не поверил в то, что они не упились до беспамятства в трактире, а практиковали печати в старом храме, где связь с божествами особенно сильна. Потом, когда они остались втроем, Луций картинно кланялся. Праймус смеялся и просил взять его в ученики. А Марк говорил, что рано или поздно это плохо кончится. И что в итоге?

Марк был прав. Праймус был мертв.

– Это нападение прогремело на весь город, – Публий сверлил Луция холодным взглядом, – госпожа спаслась лишь благодаря тому, что Праймус Арвина оставил с ней свою охрану. Тарекс Вастус, – претор не глядя махнул в сторону свидетелей, – видел талорца, которого ранее ты выдавал за своего раба. Зачем бы еще талорцу нападать именно на дочь хозяйки Дома Развлечений, как не по твоей указке? Как еще объяснить то, что она осталась невредима, как не тем, что она была нужна тебе живой? Твоя причастность в глазах суда очевидна.

Марк сжал челюсти так, что заломило виски. Талия интересовала Луция не больше путевого столба. Не из ненависти к Праймусу Луций отметелил несчастного Глоция. Мысли об этом пробуждали в Марке жгучую ярость. Он не верил, что Луций совершил государственную измену. Гаденыш обожал игры. А измена – это не игра. Чтобы изменить Республике, нужно во что-то отчаянно верить. А Луций ничего не ценил, ни во что не верил. Ему все доставалось легко. Беспечный, как бабочка-однодневка. Подлетит, пощекочет. Удержать его – все равно что ловить ветер в поле. Всегда таким был. Был ведь?

Марк погладил пальцем навершие гладиуса. До Луция – семь шагов, до Публия – пять.

Луций улыбнулся.

– Я могу объяснить суду, зачем некто, – Луций выделил это слово насмешливой интонацией, – пытался выкрасть Младшую живой. С удовольствием сделаю это. Если не здесь, то на публичном процессе.

– Публичного процесса не будет. – Голос Гая Корвина, будничный и ворчливый, эхом прокатился по залу. Он оттолкнулся от колонны и вышел вперед, отряхивая тунику от приставшей ореховой шелухи. – Тебя будут судить по закону… – Он обернулся к Публию, ожидая подсказки, но отмахнулся и продолжил: – По какому-то закону, принятому специально по случаю государственной измены, совершенной твоим папашей. Все дела, потенциально связанные с изменой Республике, рассматриваются под Печатью Тишины. Чтобы не смущать народные массы. Здесь ты никого не впечатлишь. Заканчивайте, магистрат. Этот балаган порядком затянулся, – он лениво махнул в сторону выхода, – можешь увести его, Центо. Подготовь вина, я приду позже.