После этих слов Гай оставил Луция одного.

Луций с отвращением заглянул в чашу в своей руке и хотел было выплеснуть остатки вина в широкую котийскую вазу возле стола, но передумал.

– Будешь?

– Я не посмею, господин, – отозвался раб.

Луций покосился на дверь, которую Гай оставил приоткрытой. Проклятые алые полы накидки Марка маячили за порогом. Луций пинком захлопнул ее. Его взгляд остановился на отражении в зеркале. Он остановился перед резной золоченой рамой и растер зудящие рубцы тавро на груди.

Луций никогда не любил надевать тогу. Этим утром раб потратил почти час, неумело заворачивая его в двенадцатифутовое полотно. Сложная драпировка держалась на честном слове и вынуждала Луция следить за каждым своим движением. Прямо держать спину, шагать коротко и степенно. Одежда военных была не в пример удобнее, а власти давала ничуть не меньше.

Легат командующего. Недурной карьерный скачок. Луций прикрыл глаза и позволил кавалькаде багряных образов пронестись перед глазами. Красиво.

Он в несколько движений выпутался из хитрой перевязи тоги и завернулся в угольное полотно, как в простыню. Край его волочился за ним по полу, собирая пыль и цепляясь за плохо отшлифованные резные ножки мебели. Луций залпом опустошил чашу неприятного, колючего вина. Слишком много перца и гвоздики. Но не пропадать же добру.

Не расстилая покрывала, он клубком свернулся на кровати. Из подола тоги он сбил что-то вроде подушки, а остальным полотном укрылся, превратив одеяние в кокон. Позволил хмелю ударить в голову и разморить усталое тело.

– Разбудишь, когда явится следующий, – велел он рабу.

* * *

Когда раб разбудил его настойчивым тычком под ребра, день уже клонился к вечеру. Луций неохотно открыл глаза, смакуя ускользающие остатки сна. Юный закат наполнил покои сочной амарантовой дымкой, которая смягчала жестокие оскалы вездесущих медных чудовищ и делала их скорее похожими на усталых щенят, чем на злобных порождений Хаоса.

На столе стыл обед – речная форель с икрой и каперсами, улитки в молоке и припущенные с мятой и медом персики. Опершись на столешницу, Луций сонно принялся за рыбу. Нужно было успеть поесть, пока не проснулся страх смерти, молнией пронизывающий плоть и кости.

Быстро насытившись, Луций с ногами забрался в кресло, гадая, кто еще явится к нему на поклон, чтобы вытрясти мильвийское сокровище. Консул оказался на удивление щепетильным человеком – до сих пор Луция никто не пытал. Отповедь Гая Корвина о недопустимости пыток Луция мало впечатлила. Похищения и убийства людей, сфабрикованное обвинение с лжесвидетелями – все это было в порядке вещей. Но причинять вред патрицию до изгнания? Ну что вы, как можно! Вопиющее нарушение приличий. Либо у Луция все же был какой-то покровитель, который уберег его от Печати Боли и сломанных костей.