Туча летела и скручивалась, как оборванный бурей штормовой парус. Обгоняя ветер, она выпускала в разные стороны растрепанные клочья сизых клякс. Каждая жирела и делалась новой громадою тьмы. Когда Хосе добрел до щели в скалах и стал протискиваться по узкой тропе, небо почернело целиком, и первые огромные капли запятнали камни. Ветер завыл, сметая мусор и поднимая его во вьюны смерчей, и хлестко бросая в лицо. Вот уже на воде озера закачались канатами смерчи покрупнее, словно туча встала на якоря, дотащив всю тьму свою и злобу до избранного порта… И Кортэ вовсе не хотелось знать, какой груз сокрыт в тучевом брюхе.

Внезапные сумерки ложились на остров всё тяжелее, небо словно проминалось чашей тьмы, вытесняя из долины само воспоминание о солнце. Кортэ рвался вперед, ругался и сам себя едва слышал: в озеро сплошным потоком падал ливень, его стена надвигалась, мчалась, опережаемая шумом – и наконец, накрыла остров!

Кортэ и Хосе были вынуждены остановиться и переждать хотя бы первый удар водяного шквала. Сын тумана слепо вскинул к небу залитое дождем лицо. Его родной ветер не относился к числу ласковых и слабых, но стонущее и рычащее чудовище, посетившее долину теперь – оно было непостижимо даже для дара нэрриха. Оно металось, не имея постоянного направления, сплетало струи разных воздушных потоков и, питаясь силой всех, бушевало с растущей, какой-то безграничной яростью.

– Вперед! – прокричал Кортэ, не слыша себя, и толкнул Хосе, ощутимого в водопаде дождя лишь рукой и боком – через прямое касание.

Гвардеец послушно зашагал, спотыкаясь, но так же старательно принимая на свое костлявое плечо вес тяжелого тела нэрриха.

Кортэ рычал и рвался, проклиная бессилие. И – обман. Он уже знал, что обманут, что Ноттэ ему и вообще всем солгал страшно, непоправимо. А еще – сам сын заката тоже оказался кем-то обведен вокруг пальца… Потому что происходящее сейчас светопреставление никак не похоже на ожидания, пусть самые худшие. Жуть в душе растет, вскармливаемая ударами молний, страх душит в тисках непонимания: что же затеял Ноттэ? По своей ли воле он разбудил дикую силу ветров, столь могучую и неуправляемую? Как решился, и способен ли теперь хотя бы сберегать людей и спасаться от ярости стихии? Ведь шторм ревет так зло, так – голодно…

То, что копилось в душе, не было вопросом и не требовало ответа. Кортэ брел, рвался – и вовсе не желал узнавать нового и тайного. Он желал простого: завершения кошмара. Он желал увидеть Ноттэ, пусть потрепанного, лишь бы целого. Живого.

На краткий миг Кортэ показалось, что внутри черепа нечто лопнуло – и саму голову разнесло вдребезги. Слух отказал, глаза будто выдавило… затем пришло понимание: ветер стих.