— Сочинение одного из мудрецов моего садалака — «О стойкости». Я перечитывал его, оказавшись в Пустыне в первый раз. Думаю, это оно помогло мне не потерять разум и не отдать его тэверли.

— Ну вот ещё — обычный кусочек камня? — усомнилась Гаудрун. Турий не ответил, устало прикрыв глаза, и она тоже примолкла. Они вообще всё чаще молчали: так было проще сберечь силы.

Гаудрун и сейчас летела безмолвно — немного впереди, чёрным пятнышком на фоне беспощадно-раскрытого неба. Воздух вокруг неё дрожал маревом, и крылья словно продирались через густое прозрачное вещество. Тааль посмотрела на неё, полную решимости и жизни посреди окружающей немоты. И откуда у неё только берутся силы? Наверное, от того, что впереди ждёт юный Биир.

«Он привык рассчитывать на меня, — призналась Гаудрун в тот день, когда Тааль очнулась после встречи с Эоле. Вечером они разделили последний комок кашицы из семян, которую делал для больной Турий, и почему-то Гаудрун настиг приступ откровенности. — Ему всё время казалось: ничего страшного не случится, пока я рядом… Сильная, умная старшая сестра. Прилечу и всё решу. А пока можно, значит, и повредничать, и спеть фальшиво мне назло… — она не то вздохнула, не то всхлипнула. — Он совсем птенец, Тааль. Ты представить не можешь, какой он маленький и глупый… Тэверли в два счёта одурманят его».

«Не одурманят, если он такой же сильный, как ты», — сказала тогда Тааль — всё ещё хриплым, отвыкшим от речи голосом. В тот момент она и сама почти в это верила. Но не позже.

Гаудрун с благодарной ласковостью клюнула её в лапу и устроила голову под крылом, собираясь спать.

…Светло-жёлтый песок по-прежнему тянулся на все четыре стороны света, образуя плавные горы и волны, точно застывшая водяная гладь. Тааль не застала их входа в Пустыню и конца Дороги Драконов, так что теперь ей казалось: они целую вечность среди этого песка, и конца ему не будет. Гаудрун рассказала ей, что Дорога закончилась красивой аркой — на удивление хорошо сохранившейся и, конечно, украшенной гигантским изваянием дракона. Турий добавлял, что в прошлые века дракон был покрыт позолотой: тэверли, наверное, хотели подчеркнуть величие и жутковатую красоту Пустыни, границы которой он охранял.

По-своему Пустыня и вправду была красива. Оттенки песка менялись по ходу дня; в зависимости от освещения и от того, появлялись ли хоть изредка облака, он становился красноватым, огненно-рыжим, а на закате — нежно-розовым, как тельца беспёрых птенцов. Ночью, при свете звёзд, песок серебрился, посверкивал искрами, волнуясь нездешней белизной; Тааль могла до утра любоваться на него, если от холода у неё не получалось уснуть.