Что ж, эти идиоты заслужили такую участь. Никто не просил их вставать у неё на пути. Пусть Дорелия склонится перед нею, как Ти'арг, как вскоре Кезорре — или будет развеяна по ветру. Очередное жалкое королевство людей не стоит того, чтобы бессмертные и мудрые прозябали за океаном, запертые в пустыне… Скоро вернутся истинные господа. Скоро вместо крови и воплей, вместо дурацкой череды смертей и рождений Обетованное заполнится колдовскими песнопениями, и древесным шелестом, и плеском русалочьих голосов под струями водопадов. Скоро лесные духи, боуги и феи украсят пни для пирушек, а пламя драконов пожрёт человечью грязь.

«Ты ведь этого хотел, правда? Этого хотел, слушая стихи своего синеглазого шального ученика?…»

Позвольте показать им ещё Двуликих, прошу Вас. Как тем, на юге… И дракона. Хотя бы одного, пожалуйста.

Ответа долго не было. Женщина ждала, вытянувшись в струну, мелко трясясь от напряжения. Горячие волны магии захлёстывали её, мешая дышать; волчья голова возилась по столу, угрожая подсвечнику.

Хорошо. Но трое волшебников из зеркального народа, которые помогают им, выставили крепкую защиту. В лесу твои люди не смогут их преследовать.

Неважно, — нетерпеливо отозвалась женщина. Трое волшебников… Её всё ещё мучил вопрос, кто же из Долины осмелился на такое?… — Если я овладею Ра'илг, то войду в Дорелию и осажу столицу. Это главное. Самое большое королевство Обетованного будет готово к вашему возвращению… О мудрейшие.

Собеседник с мелодичным голосом не заметил её насмешки — или притворился, что не заметил. Он приоткрыл ей ещё краешек своего разума — драгоценный и светлый, как старый алмаз из сокровищ агхов. Перед женщиной уже во второй раз замелькали образы оборотней — тех, что собеседник знал лично. Разноцветные лисы, величавые волки вроде Ао, олени с ветвистыми шершавыми рогами, ежи, птицы и даже обезьяны то принимали человеческий облик, то (явно с большей охотой) возвращались к своим деревьям, норам и озерцам. Женщине всегда было интересно, как они видят мир и думают?… Должно быть, проще и правильнее, чем люди. И каково это — постоянно менять свою личину, добровольно перебрасываясь из одной жизни в другую?

Ещё сложнее, видимо, чем примерять облик другого человека.

Это воспоминание — пусть спустя столько лет — наполняло женщину восторгом и гордостью. В ту ночь она подарила свободу тому, кого любила — да ещё и руками того, кого любил он… Не всякому боги посылают такое счастье.

«Сладким ли было вино в той чаше, учитель? Хорошо ли ложились чернила на бумагу в ту ночь?…»