Косточки от груш сплевывала под камень колодца.

Седовласая эстле возникла из тени сада. Рукава ее платья высоко закатаны, руки измазаны черным, экзотический свет Луны сгущал все цвета. Старуха встала у колодца, толкнула «журавель», опуская ведро в глубину, дерево громко скрипнуло. Аурелия смотрела в молчании. Эстле вытащила бадейку и склонилась, умывая руки. И тогда Аурелия наконец распознала тот цвет, отблеск той черноты.

Она соскочила со стола.

Эстле оглянулась на нее.

— Это ты.

— Для этого ты их и держишь, эти стаи псов.

— Аурелия, да?

— Кто это был?

— Моя дочка. Подойди.

Аурелия подошла.

Эстле встряхнула ладонями.

— Береги его.

— Берегу.

— Никогда после он уже не был собой. Ее одну любил. Не верь в то, что сейчас о нем говорят.

— Кто —

— Эстле Орланда Слюва из Москвы. Но умру я здесь, в Остроге.

Она опустила вниз рукава платья, отставила ведро. Вблизи Аурелия видела многочисленные темные пятна на старой материи, вся юбка была в крови — верно, как и во время первой их встречи, но тогда Аурелия не обратила внимания.

— Это нисколько не поможет, эстле.

Эстле Орланда уже даже не смотрела на лунницу.

— Ее разорвали, — напевно бормотала старуха своим молодым голосом. — Он научил ее охотиться, брал с собой, я думала, что…