— Эстле.

— Алитэ, для тебя — Алитэ. Ведь ты ему однажды жизнь спасла.

— Дважды.

— Ха, верно, не надлежит быть в скромности бездумной. Ты должна мне все рассказать. И отчего мы не встречались раньше?

— Я слышала о твоем женихе. Мне жаль.

— Текнитесы сомы не отходят от его постели, в конце концов он встанет на ноги. Вот только интересно, узнаю ли я его тогда вообще? Любишь хремитское вино?

— Эстле.

— Прошу.

— Ты такая красавица.

— Спасибо. Годы труда и Навуходоносор. Пойдем, сядем в кариуме.

Музыканты сменили мелодию, раздались аплодисменты, несколько пар вышло из танцевальной залы на перистиль. В черной глади Мареотиды отражались миллионы звезд и ярко-красный серп месяца. Факелы на лодках стражников складывались во тьме эгипетской ночи в четкую линию вдоль восточного берега. Над ними, на Пелусийском мосту, двигались плоские тени пеших и животных, виктик и фургонов — Александрия никогда не засыпала окончательно.

Кариум находился на третьей террасе, подле самой границы воды. Они уселись под аркой из черных лилий — цветы чжунгонского морфинга, запах их — больше звериный, чем растительный.

Эстле Алитэ Лятек потягивала вино, задумчиво поглядывая на галерею живых статуй.

— Ты ведь везде его сопровождаешь и, верно —

— Не везде.

— Но никого нет к нему ближе, верно? Собственно, почему он выбрал тебя?

— Не знаю, эстле. Я была молодой, наивной.

— Это плохо? — Алитэ тихо рассмеялась. — Я ведь моложе тебя.

— Вы — другие.

— Мы? Земляне?