— «План Госпожи — не мой план».

— Так и сказал?

— «Цели Госпожи — мои цели, но план Госпожи — не мой план».

— И что на это Лакатойа?

— Начали после этого ссориться. Шулима повторяла, что ему нужна страна, из которой он мог бы начать наступление, нужна безопасная база, исходная точка для нападения как на Сколиодои, так и на Чернокнижника. А если Навуходоносор не откроет для стратегоса Эгипет, то что стратегосу останется? И все такое. Что, мол, Золотой и сам ненавидит Вдовца; что не в том дело, чтобы сражаться по очереди с Македонией Чернобородого и Вавилоном, но в том, чтобы их разделить, а может, даже повернуть против Урала; что на Навуходоносора нужно лишь посильнее нажать, запугать — и тот согласится. Целая речь. Я встала под дверью, не вошла, не хотела здороваться с ним на фоне этого скандала.

— И что он ей ответил?

— Что он так или иначе получит такую страну. Шулима только насмехалась: «Хуратию? Македонию? А может, Рим?» А стратегос: «Создам новую». И хлопнул дверью. Просто повезло, что вышел не на меня.

Аурелия открыла рот, оглянулась на живые статуи — и закрыла его снова. Схватила Алитэ за руку, потянула в самый дальний угол третьей террасы, куда не доходил ни огонь факелов и лампионов, ни свечение, разлитое за окнами дворца. Тут перистиль нырял под мелководье, снежно-белые плитки мозаики просвечивали под волнами озера, по течению прохаживались с важным видом кривоклювые ибисы. Эстле Лятек была в сандалиях с котурнами, Аурелия — босиком. Бродила в холодном гидоре.

— Слушай, — шепнула она, поворачиваясь спиной ко дворцу и кариуму, огням, голосам и музыке. — Можешь называть меня наивной, но я бы не сказала этого, когда б ты не была той, кем, как я думаю, ты являешься.

— Что опять —

— Ш-ш-ш. Слушай. Они ведь всегда спрашивают: собирается ли она вернуться? собирается ли мстить? ее ли это день? тому ли служит война стратегоса Бербелека? А я говорю, что нет, что она не покинет Луну надолго, да и не может, что бы тогда со всеми нами произошло, с людьми и животными, имопатрами и городами, мы бы тогда упали на Землю. Поэтому — нет. И это правда. Но теперь я вижу, что план ее был другим. И, пожалуй, знаю, о чем говорил стратегос. Слушай. Это была ее страна. Здесь билось ее сердце, от Золотых Королевств до Кафтора; по Эгипту она тоскует сильнее всего. Если бы ее дочь погибла здесь, в неволе у Навуходоносора… И если бы Навуходоносор поверил, что Иллея пойдет на все, только бы ему отомстить… Подумай. Именно так, быстро и без борьбы, Иллея получила бы Эгипет под свою морфу; так открыла бы его для стратегоса. И даже больше. Кто сел бы на трон Гипатии? От имени Госпожи, от морфы Госпожи, когда не будет уже Лакатойи. Подумай, эстле. Единственная дочь Стратегоса Лабиринта, победителя Чернокнижника, а одновременно — невеста Наместника Верхнего Эгипта, связь Теба и Александрии. Лакатойа выбрала тебя и выморфировала по своему образу и подобию, по ее образу и подобию. Это было бы твое наследие — если бы она погибла. А теперь приходится все менять, план изменился, стратегос изменил план.