Гнев Юджина нарастал. Он глядел на мальчика, его коричневые кулаки сжались так, что костяшки пальцев побелели. Мальчик был поражением Юджина: он разрушил мирную жизнь, которой они с Люси жили до его рождения. Словно он убил обоих родителей. Едва сознавая, что делает, Юджин стиснул руку на худенькой шее мальчика.

Аарон не издал ни звука.

— Я могу убить тебя, парень.

— Да, сэр.

— И что ты на это скажешь?

— Ничего, сэр.

— А нужно бы сказать: спасибо, сэр.

— Почему?

— Почему, парень? Потому что эта жизнь не стоит свинячьего дерьма, и я лишь помог бы тебе, как любящий отец.

— Да, сэр.

В сарае за домом Люси перестала плакать. Это не поможет. К тому же сквозь дырявую крышу она увидела небо, и это вызвало воспоминания, осушившие ее слезы. Такое надежное небо: голубое, ясное. Юджин не сделает мальчику плохого. Он не осмелится, никогда не осмелится причинить ребенку вред. Он знает, что такое этот мальчик, хоть никогда не признается в этом.

Она помнила день, шесть лет назад, когда небо истончало тот же свет, что и сегодня, а воздух дышал жаром. Юджин и она распалились, как этот воздух, и целый день не отводили глаз друг от друга. Тогда, в своем расцвете, Юджин был сильным, высоким, великолепным мужчиной. Его тело крепло от физической работы, а ноги, когда она гладила их, казались твердыми, как утесы. Люси была тогда прелестна: самый лакомый кусочек в округе, крепкая и пышная. Все волосы у нее были такие мягкие, что Юджин не мог удержаться и целовал ее даже туда, в потайное место. Они развлекались каждый день — в доме, который они строили, или прямо на песке под вечер. Пустыня была мягкой постелью, и они лежали, никем не потревоженные, под огромным небом.

В тот день, шесть лет назад, небо потемнело очень быстро, хотя до вечера было еще далеко. Оно почернело в один миг, и нагие любовники сразу замерзли. Через плечо Юджина она видела, каким стало небо — словно огромное грузное существо, наблюдающее за ними. Юджин еще страстно трудился над телом жены, когда рука свекольного цвета, величиной с человека, ухватила его за шиворот и оттащила от лона жены. Она видела, как он болтался в воздухе, вереща, точно загнанный кролик, плюясь из двух ртов — южного и северного, ибо он в воздухе закончил свой труд. Потом глаза Юджина на мгновение открылись, и он увидел Люси внизу, на расстоянии двадцати футов, нагую, с разбросанными в стороны ногами. Около нее были чудовища. Небрежно, без злобы, они отбросили его прочь, и он потерял ее из виду.

Она слишком хорошо помнила, как прошел следующий час, помнила объятия чудовищ. Они не были отвратительными, не были грубыми или болезненными, а лишь любящими. Даже органы, которыми они вновь и вновь поочередно пронзали ее, не причиняли боли, хотя были огромными, как кулак Юджина, и твердыми как кость. Сколько чужаков взяли ее в тот день — три, четыре, пять? Они смешали свое семя в ее теле, терпеливо и нежно доставили ей радость. Когда они ушли, ее кожи вновь коснулся солнечный свет, и она почувствовала утрату — хоть и стыдилась этого воспоминания. Словно жизнь ее миновала свой зенит, и дальше ей предстоит лишь медленный путь к смерти.