Потом она поднялась и прошла туда, где Юджин без сознания лежал на песке. Одна нога у него была сломана при падении. Она поцеловала его и села на корточки. Она надеялась, что понесет плод от этого дня любви и что он станет хранилищем ее радости.

В доме Юджин ударил мальчика. Из носа Аарона потекла кровь, но мальчик не издал ни звука.

— Говори, парень.

— Что я должен сказать?

— Я отец тебе или нет?

— Да, отец.

— Врешь!

Он ударил вновь, без предупреждения. Этот удар отбросил Аарона на пол. И когда его маленькая ладонь, не имевшая мозолей, оперлась на кафельный пол кухни, он кое-что услышал сквозь пол. Там, в земле, звучала музыка.

— Врешь! — все еще кричал отец.

Будут новые удары, подумал мальчик, новая боль, новая кровь. Но все это можно перенести. Музыка обещает, что после долгого ожидания настанет время — и никогда не будет никаких ударов.

Дэвидсон брел по главной улице Уэлкама. Он думал, что настал полдень (часы остановились, возможно, из-за его небрежности), но городок казался пустым Наконец его взгляд уперся в черную дымящуюся тушу посреди улицы в ста ярдах от него.

Кровь в его жилах похолодела.

Невзирая на расстояние, он узнал эту гору горелой плоти — то, чем она была раньше. Голову его стиснул ужас. Значит, все было на самом деле. Он сделал еще пару запинающихся шагов, борясь с тошнотой, пока не почувствовал, что его поддерживают сильные руки. Он услышал сквозь шум крови в голове чей-то успокаивающий голос. Он не понимал слов, но голос звучал мягко и человечно. Дэвидсон перестал притворяться, будто с ним все в порядке. Он упал. Через миг окружающий мир возродился вновь — таким же надежным, как раньше.

Его занесли в дом, уложили на неудобный диван. На него глядело сверху вниз женское лицо — лицо Элеоноры Кукер. Она увидела, что он пришел в себя, и сказала:

— Парень выживет.

Голос у нее был жесткий, как терка.

Она еще сильнее наклонилась вперед.

— Видел эту тварь, верно?

Дэвидсон кивнул.

— Давай-ка сначала успокоимся.