Деревня эта, где жили теперь две-три семьи староверов, дышала на ладан. Только несколько домов смотрелись крепко, статно, а все другие покривились, похилились, брошенные хозяевами. Дома эти строились – как большинство в Сибири – просторные, крыши покатые, способные держать широкие белоснежные одеяла, дополнительно греющие суровыми зимами. К домам примыкали разные надворные постройки, на задворках бани. И всё это хозяйство ещё совсем недавно шумело и звенело – детским смехом, говором деловых мужиков; там и тут мелькали наряды женщин; старики и старухи перед каждым домом сидели на лавочках. А теперь куда ни посмотри – всё позарастало полынями, крапивой, захлебнулось лебедой, чертополохом. Скворечники над сараями опустели. Колодезные журавли – один за другим – «разлетелись», колодцы обрушились. Какая грусть, какая боль и тоска великая вот в этих русских брошенных деревнях, да и вообще в заброшенности любой земли, где когда-то кипела жизнь, люди работали, потом поливали луга и поля, влюблялись, рожали детей и растили, свято веруя в лучшее. А теперь эта вера – на деревянных резных куполах – кресты уронила в траву забвения, и нету, нету, кажется, силы на земле, способной поднять, возродить эти полуразбитые церкви, эти дома, кривобоко торчащие да кривооко смотрящие с укором на пришлого человека, словно день вчерашний ищущего здесь.

Приезжий понуро стоял, исподлобья смотрел на картины своей опечаленной, чтоб не сказать, оскорблённой прародины. Смотрел и вспоминал строку из Библии, а точнее, силился припомнить: «Как там написано? «И на крыле святилища будет мерзость запустения и окончательная предопределенная гибель постигнет опустошителя».

А кто опустошитель? Кто?

Он вспомнил циничную роскошь Стольного Града, в новую эту эпоху – эпоху сумасшедших перемен – заметно разбогатевшего, разжиревшего; белокаменный жир и жир золотой там и тут свисал с подбородков зданий, со щёк, с боков. Он вспомнил терема и хоромы новоиспеченных господ. Двухэтажные загородные дачи среди сосен или берёз. Виллы с конюшнями для породистых лошадей, с лужайками для выгула собак, с бассейнами, куда наливалось шампанское во время сатанинского разгула. Разве это не шабаш? И разве можно всё это терпеть? «Окончательная предопределенная гибель постигнет опустошителя», – говорится в Библии. – А кто, кто это должен сделать? Кто накажет опустошителя? Господь Бог? Когда? Во время второго пришествия? Нет! Надо сегодня, сейчас порядок в стране наводить. И чем быстрей, тем лучше!»

Терзая душу этими раздумьями, приезжий человек дальше двинулся. Ему хотелось увидеть кузницу, которая должна быть на краю деревни. Но ничего похожего на глаза ему не попадалось. Потом он увидел густые и высокорослые заросли кипрея, и догадался: тут, наверно. И точно: тёмная от времени кузница, когда-то находившаяся на краю деревни, давно сгорела, дымом на ветрах развеялась, оставив после себя десятка три подков, ржавеющих по зарослям кипрея – на счастье пацанам, любителям поколобродить по таким заманчивым местам.