Глава одиннадцатая. Разговор с богом

1

Короля Мистимира можно было во многих грехах обвинить, но справедливости ради нужно признать: работать он умел. Выходя из крутого пике, самолёт Короля – его творческий гений – очень быстро набирал сверхзвуковую скорость и уходил в такую фантастическую область, в которую не всякий заберётся. Это были поистине целые миры – мистические миры человека, обладавшего творческой силою демона, чёрной мощью дьявола. Король Мистимир творил упоённо и яростно, как будто прикипая к рабочему столу. Творил, забывая о времени, о еде, о сне. Лишь иногда он отрывался от бумаги и смотрел вокруг себя – глазами сумасброда и лунатика. Медленно вставая, подходил к просторному чёрному окну, за которым рассыпалась звёздная вечность. И так же как прежде – как сто и двести, триста лет назад – ночами горел над Землёю или над морями-океанами пылал алмазами окованный ковш Большой Медведицы. И если быть внимательным, то никаких тебе часов не надо. Посмотрев на Звёздный Ковш, можно легко понять: вот он уже перевернулся так, что ночь – густая, чернильная – до половины вылилась за горизонт. До рассвета оставалось каких-нибудь два-три часа. Надо успеть закончить к назначенному сроку и тем самым доказать себе и другим, что он – вежливый Король. Хотя совсем не вежливость руководила этим Королём, нет, не вежливость.

Страх перед жестоким неведомым Хозяином, – вот что его останавливало в запоях и кутежах. Короля уже однажды наказали за то, что он «резину протянул», так наказали, что дважды наступать на эти грабли не хотелось. Но кроме страха всё-таки был неистовый природный огонь азарта, пламя куража, которое охватывало душу и заставляло творить чудеса, хотя они и были чудесами жуткими. Неистовость работы Мистимира заключалась в том, что простое перо у него постепенно становилось как бы золотым. Перо с каждой минутой всё ярче и сильнее нагревалось, начинало розоветь, золотеть, чтобы вскоре с тихим треском сломаться. И тут уже старик, смотри, не прозевай – замену подавай, а иначе можно и по шеям схлопотать.

Странная слабость была у этого гения – любил по старинке пахать; скрипел пером как плугом по бумаге, не признавая компьютера, этого умного, но бессердечного робота. Компьютерные тексты – холодные, хотя и правильные – трудно оживлялись, вот в чём штука. Волшебство живой воды, которую применял Мистимир, почти не действовало на правильные, чёткие слова, набранные тем или иным узорным шрифтом. И совсем другое дело – рукопись. Заправишь самописку живой водой, чуть разведённой чернилами и киноварью, похожей на кровь, и сквозь бумагу начинают прорастать такие дива дивные – глазам не веришь.