Спасаясь от погони, он запрыгнул в первый попавшийся поезд и поехал, куда глаза глядели; на пути было много вокзалов, пристаней, но нигде он не мог оставаться подолгу. Каждый день кругом него ходили, как серые тени, какие-то оборванные, замурзанные забулдыги, новые друзья. Вместе хлебали мутную какую-то бормотуху или самый чистый, огненный спирт, украденный из железнодорожной цистерны, стоящей в тупике.

– Амрита! – оскаливаясь, говорил Горнила Зазвонович. – Бессмертие нам обеспечено!

– Какая Рита? – недоумевали. – Чо тебе не нравится?

– Всё хорошо, одно лишь плохо, друг мой, – бормотал он. – Друг мой, друг мой, я очень и очень болен! Сам не знаю, откуда взялась эта боль? То ли ветер шумит над пустым и безлюдным полем? То ль, как рощу в сентябрь, осыпает мозги алкоголь…

В такие минуты на него смотрели с недоумением, с уважением и даже с опаской. Многие знали уже: убогий этот странник силой свирепого взгляда мог по столу передвигать стаканы, бутылки, игральные карты.

– Покажи, – просили.

– Приходите в цирк, – сердито сопел он. – Голодранцы. Дети подземелья.

Среди голодранцев и великовозрастных детей попадались даже такие, кто недавно составлял славу и гордость отечественной науки, философской мысли и просвещения. Вся эта «гордость и слава» летом ночевала в кустах, в лопухах, а зимой в теплотрассах. Документов у голодранцев не было, и всякая встреча с милицией грозила неприятностями. И только Горнила Зазвонович спокойно смотрел в глаза представителей власти. Дети подземелья обалдевали от фокусов, какие он вытворял: подсунет, бывало, этикетку от вина или водки – вот, мол, паспорт вам, и вот билет. Милиционер по слогам прочитает – Горнила Зазвонович Кузнецарь! – вернёт документы и честь отдаст на прощание.

– С такими ксивами чего не жить, – завидовали дети подземелья. – Знай, катайся по белу свету…

– Вот и я так думаю, – однажды сказал Кузнецарь. – Поеду, окопаюсь где-нибудь в провинции. На землю сяду.

– Лишь бы не в тюрягу, – зубоскалили. – И что ты будешь делать на той земле?

– Буду сады разводить. Выращивать яблоки. Голодранцы трепали его по седым и грязным волосам.

– С такой головой только вшей разводить. А на хрена тебе яблоки? Закусь?

– Я хочу светлые, добрые мысли писать на яблоках. Буду потом посылки рассылать в детские дома, в больницы…

Дети подземелья смотрели на него с сочувствием и состраданием: видно, крыша совсем прохудилась у человека.

Уходя от детей подземелья, он сказал на прощанье:

– Пойду, подзаработаю маленько, а то неловко и даже стыдно одинокому литературному волку выступать в роли зайца.