Возможно, это Рехи бежал по охваченному пламенем городу. Возможно, это он добрался до порта и обрушил всю силу напитанных кровью линий на корабли неприятеля. Совершалось что-то дикое и непонятное.

Громадины с косыми и прямыми парусами затрещали. Море вспенилось, а над головами закружилась темная воронка, которая опустилась длинным рукавом в море. Рехи никогда не видел ни волн, ни посудин, по которым в старину их рассекали. Но зрелище погрома и уничтожения отзывалось привычным равнодушным пониманием. Скрипели мачты, капитаны кидались в море, чтобы спастись от гигантского смерча. А лиловый жрец самозабвенно стоял на берегу, размахивая руками и отгоняя неприятелей подальше от берега.

Ломались весла, горели палубы, ветер уносил отчаянные крики пиратов. Откуда бы они ни пришли, дома их лишились хозяев. Море крутилось не хуже пустынных барханов в ураган и так же сливалось воедино с небом. Терялось различие между верхом и низом, своими и чужими.

И в центре всего стоял безумно улыбающийся лиловый жрец. Балахон его летел по ветру, капюшон упал с растрепанных волос. Они поседели. Цвет иссяк, и черты юности исчезали с искаженного гримасой боли и упоения лица. Он улыбался, смеялся и наслаждался силой стихии. Это он вызвал бурю, это он почти в одиночку отбил первое нападение. И не замечал, во что превращается. Такого-то ждала перепуганная Мирра? Вряд ли.

«Что ты творишь, идиот!» — хотелось закричать Рехи, который даже в своем наблюдении с высоты перепугался и машинально зацепился за подвернувшийся высокий шпиль обугленного здания. Пожар в нем начался из-за сильного ветра.

— Пощади! Пощади! — твердили то ли уцелевшие враги, то ли оцепеневшие от ужаса воины короля. Смутные тени метались вокруг жреца, а он ничего не слышал. Линии в его руках обращались уже не водорослями, а синюшно-черными сплетениями выпавших потрохов. Вся выпитая энергия противников ушла в создание бури. Природа охала и стенала, не предполагая, что ее вовлекут в эти непонятные человеческие игры.

— Сын мой, ты был слишком жесток! — внезапно послышался бесконечно печальный, но суровый голос. Он звучал отовсюду — из перевернутой морской глубины, из обломков кораблей, из камней разрушенных ветром домов, из каждого закоулка, окропленного кровью содрогавшихся в предсмертных корчах людей.

Лиловый жрец в мгновение ока замер, остановился, и судорога сдавила тощую длинную шею. Рехи затих вместе с ним, прижавшись к шпилю башни. Во сне это укрытие не спасло бы, а спрятаться очень хотелось.

— Отец… — с понурой головой смиренно пробормотал лиловый жрец. Он медленно сцепил на груди руки, обманчиво возвращаясь к своему прежнему образу. Ветер постепенно утихал, улеглись темные соленые валы выше гор.