— Ни слова! Прекрати! — вновь раздался голос. И жрец медленно отпустил линии мира. Они немедленно растворились легкой паутинкой. Море затихло штилем, будто не случалось лютого шторма. Зато на улицах вновь закипел бой. Пираты лишились возможности сбежать, и едва осознав это, набросились на армию неприятеля с удвоенной силой.

Жрец тоже не успокоился, не остался в стороне: он прыжками помчался к городской стене, защищавшей дворец. Его не останавливали ни летящие со всех сторон стрелы, ни уличные бои. Некоторые он обходил, через некоторые прорубался с коротким мечом, отнятым у сраженного воина. Еще несколько опасных стычек он просто перескочил, пробираясь по крышам. Рехи отметил, что линии помогли их служителю подняться по отвесной стене.

«Интересно, а я так могу?» — задумался пустынный житель, прикидывая, куда бы ему так же забраться. В первом поединке с Лартом что-то подобное получилось, хотя оба списали такие чудеса на реакцию тренированного тела. Или жрецу помогала предельная сосредоточенность? Он не принимал возражений, не видел помех, ведь во дворце с высокой башни за сражением с ужасом наблюдала его сахарная принцесса. Рехи-то прекрасно понимал это. Когда есть цель, когда опасно опоздать на долю секунды, кажется, что нет ни преград, ни опасностей.

Жрец успел как раз вовремя: первые крючья зацепились за край стены, но он вновь применил линии. Они натянулись и налились кровью, хотя он еще никого не убил.

— Прекрати! — вскричал внезапно голос. И окружающие жреца пираты с воплем зажали уши, из которых потекла вязкая кровь. Голос причинял им невероятную боль. Но, похоже, его обладатель сам страдал. Не праведным гневом отца на сына звучал этот призыв, а утробным воем раненого ящера.

«Да это же снова Двенадцатый!» — отчетливо осознал Рехи и еще больше устрашился видений. Ему следовало наяву следить за их маленьким лагерем, а из таких снов опасно не выбраться. Оставалась одна надежда на чутье Ларта, потому что при столкновении с Двенадцатым Рехи целиком утрачивал ощущение своего тела.

— Прости, отец, я защищал этот город.

Лиловый жрец вновь застыл, нерешительно сжимая края своих длинных плетей-лезвий. Абордажные крючья посыпались спелым стальным урожаем к подножью стены вместе с головами тех, кто их закидывал. Веревки и несколько осадных лестниц распадались, как от кислоты. Это случилось по одному лишь велению жреца, лишь одной его страсти и желанию спасти. Не таком уж преступному.

— Ты должен защищать мир, а не город, — с подлинной скорбью объяснил Двенадцатый. Лучше бы не болтал, а сам помог. Хотя в те моменты он не казался опасным безумцем, до которого сложно добраться даже его «создателю» и другому Стражу Вселенной.