— Подойди, добрая женщина.

«Что ж я несу-то? Понахватался от этих типов дурацких словес, как блох или вшей», — отметил Рехи, но встал и мягким движением руки повелел старухе с внучкой приблизиться. Они повиновались, без трепета или унизительного восхищения, лишь с бесконечной надеждой.

— Так, ну, а теперь ты иди сюда, Инде, — мягко позвал девочку Рехи.

Она испуганно топталась на месте возле бабушки, но та подтолкнула внучку. Придерживаемые лохмотья шарфа окончательно спали, пахнуло тленом, как от покойника. Но Рехи сдержался, чтобы не поморщиться, он улыбался, старательно пряча клыки. Когда же они мелькнули, человеческая девочка не переменилась в лице, точно вовсе не боялась эльфов. Странно. Будто видела от них не только зло.

Рехи глядел на нее и отчего-то сам ощущал трепет, то ли от ее отваги, то ли от того, что задумал. Он вытянул покрытые разводами шрамов руки и дотронулся до коросты на ее лице. Заразно? Возможно. Но он не боялся в тот миг. В голове сделалось пусто, а на сердце вольно.

Он летел куда-то в невесомости, сквозь миры, сквозь злобу и интриги, обесценивая их и сбрасывая с себя старой чешуей. Черные линии расступались пред ним, как непролазный иссохший лес, рассыпались и распались на грязные волокна. Чад факелов, стены зала, грубые лица собравшихся — все потонуло, все ушло. Рехи видел и не видел одновременно. Он вновь нащупал линии, светлые, обжигающие.

Они обволакивали девочку, которая еще не успела сотворить зла в их предельно жестоком мире. Но сияние оплетали мерзкими цепями грязные линии, воплощение болезни. Рехи дотронулся до них и осторожно потянул, чтобы не уничтожить светлые. Он не ведал в тот миг, что творилось в зале, как вели себя собравшиеся, потому что все для него обратилось в разноцветные соцветия тайного знания.

Светлые линии вновь обжигали кожу, вновь пальцы кололо жаром, но теперь получалось даже лучше, чем при исцелении Ларта, словно пришло осмысление собственных действий. Но Рехи старался не из желания что-то доказать себе или Саату, и не из унижающей жалости великого существа, не из соревнования с собой. А ради чего? Как получилось вновь добраться до этого уровня особого «зрения»?

Возможно, он почувствовал некое сходство с девочкой: искаженный проклятьем эльф с изуродованным болезнью ребенком. Он хотел бы снять и проклятье крови с эльфов, как коросту проказы с Инде, да не удавалось. А вот с ней кое-что получалось. Он распутывал клубок неразборчивых линий, черные упрямо липли к светлым, скользили и упирались, копошась, как трупные черви. Но они не жгли в отличие от сияющих и чистых.