Сумеречный исчез, он боялся превратиться в безумного монстра — это Рехи еще понимал. Митрию же оправдания не находилось. Его образ в многократном повторении запечатлели лживые фрески. Нарисованные семарглы благословляли каждое заседание королевских министров в древние времена. И каменные алтарь был на самом деле длинным столом, на котором раскладывали военные карты и подписывали указы.

Теперь все изменило значение, все покрыли царапины. Прекрасные картины забытых мастеров окончательно изуродовали небрежные насечки заключенного. Много! Как же их много! Рехи не знал столько цифр, чтобы назвать все дни. Ориентировался по перекладинам, которыми зачеркивал семь вертикальных линий — одну неделю. Потом соединял четыре горизонтальных засечки в одну длинную — месяц. Длинных засечек накопилось двенадцать и еще две. Год и два месяца. Много. Слишком много для пустынного эльфа. Столько кочевые эльфы никогда не сидели на одном месте.

— Нет, так больше нельзя! — воскликнул Рехи, ожесточенно вскакивая. Исчерченная стена глядела на него немым упреком бездействию. Если Митрий ждал — его дело. С чего семаргл записал себя в союзники? С чего Рехи поверил в эту иллюзию?

Он решительно подошел к запертым дверям. «Если одно добро, которое называет себя великим добром, оказывается бессильно. Если другое добро, которое называет себя великим добром, оказывается злом, — думал Рехи, впиваясь в неподатливые створки. — То нам самим приходится брать в руки линии мира, то нам самим приходится бороться. Не во имя великого добра, а во имя тех, кто нам дорог. И к ящерам все их величие. Я выберусь, Митрий, с тобой или без тебя! Выберусь!»

Замок черных линий треснул под натиском упрямых мозолистых рук. Но выбежать прочь из зала не удалось, потому что в тот же миг голову пронзил жуткий вой. Кто-то из недр прошлого зашелся протестующим криком. Рехи упал навзничь, хватаясь за виски и затылок.

***

Красная боль разливалась в крови, вокруг металось алым заревом пожарище старого мира. Обугленные деревья перемежались с развалинами домов. В порту скелетами торчали обломки кораблей. Но море еще не ушло, но море еще не убили. Оно плескалось возле крепости земных скорбей, где сочленялись неправильно сросшейся конечностью прошлое и настоящее. Так Рехи понял, что оказался в чужом видении В момент дерзкого побега чья-то рука дернула его в страшный сон.

И вновь звучал знакомый мерный голос: «Не боги, о люди, нас в пропасть несут! Себя убиваем мы сами. Себя пожираем, кого-то любя, себя проклинаем небрежно. Своими поступками рушим мы мир. А боги лишь смотрят угрюмо на чад непослушных, лихих и слепых для истины вечной. Им скучно! Им скучно спасать нас, им скучно терпеть. Они все давно позабыли, как чада просили о милости. Впредь никто нам не скажет и слова».