«Где я? Кто я? Зачем я? Зачем?» — спрашивал он горький удушливый воздух, неподвижно висящий в куполе.

— Жрать принесли, приманка, — посмеиваясь, возвестила телохранительница голосом Саата. Она уже давно не напоминала живого человека. Похоже, скоро ей предстояло закончить свои дни в клейкой слизи на стене.

— Саат… Саат, ты хоть понимаешь, что мир дохнет, как старый ящер? — пробормотал Рехи, нехотя принимая из ледяных рук мертвой стражницы кровавое питье. Голод брал свое. Чарка крови проясняла мысли на несколько жалких часов, в лучшем случае — на сутки.

— Я все понимаю, — пропел с неразгаданным предвкушением Саат.

— Ладно. Выпьем крови за твое нездоровье, полоумный урод.

Жрец ухмылялся чужими губами. Он торжествовал в терпеливом ожидании триумфа. Рехи содрогался, но не подавал виду, жадно дохлебывая кровь.

— Ты понимаешь, что не принесен в жертву только потому, что умеешь исцелять и твои фокусы нравятся народу? — прошипел Саат.

— Понимаю.

«Но я доберусь до тебя. Однажды доберусь! Вот только как?» — Рехи впадал в унылое оцепенение. Каждый визит жреца будил невероятный гнев. Иногда враг подходил настолько близко, что тренированное тело напружинивалось и требовало прыжка. Вгрызться бы в шею! Да никак. Рехи уже знал, что наткнется на обжигающую препону из черных линий. Он видел их, Саат шествовал как будто в синюшно-буром клубке из связанных кишок всех, кого он пожрал.

— Беженцев в Бастионе вскоре станет достаточно, — неизменно ухмылялся он.

«Достаточно для чего?» — задумался Рехи. Тяжелое ожидание осуществления мрачного плана придавливало к плитам пола. После визитов верховного жреца, Рехи часами сидел в оцепенении, давясь от накатывавших волн дрожи. Когда даже Митрий разводил руками, он свои и вовсе опустил. Сложил лапы, как поверженный ящер, лег трусливо вверх брюхом в надежде уцелеть. И просто ждал. Не ради себя, а ради веры в спасшихся Лойэ и Натта. Они вовремя убежали, вовремя сохранили собственный разум. Но пропащий отец не стал защитником маленького сына. Он торчал в Бастионе, бессильно пробуя взломать запечатанные черными линиями двери.

— Митрий! Ну, что же ты медлишь?

— Я думаю, Рехи, — неизменно отзывался вестник великого добра. И так завершались короткие разговоры. Семаргл увиливал, не желая показать слабость. Сумеречный же отмалчивался так, словно ведал путь к спасению, к разрушению культа, но опасался цены, которую пришлось бы заплатить. Рехи уже ничего не боялся, от долгих обещаний он дошел до яростного исступления.

Так прошел целый год. Год бесполезного ожидания. Год неизменного голода. Год, предвещавший конец мира.