— Нет! Линии! Подчиняйтесь мне! — кричал он. — Я должен быть рядом с Миррой! Я должен спасти ее!

— Дитя! Не смей! — восклицал обескуражено Двенадцатый.

Но лиловый жрец вновь прильнул к живительному источнику силы. Он творил с линиями, что желал. На пределе тревоги, на грани отчаяния, они поднялись, послушные воле Стража, несмотря на угрозы и призывы Двенадцатого. Предвечные запреты мироздания обесценились, когда лиловый жрец стремился спасти свою любовь. К чему запреты, к чему вера, к чему сам мир, в котором нет любви, в котором запрещены привязанности? Жрец забывал о своих клятвах и обетах. Он обмотал себя линиями, как коконом, заставил их стянуть края раны и поднять себя на ноги.

— Давай! Спаси ее! Ты можешь, я знаю! — подбадривал Рехи. — И тогда мы вместе набьем морду Двенадцатому!

Лиловый жрец вышел из башни, не замечая бушующего на лестнице пламени. Он переметнулся на другой уровень мира. Они парили вместе с Рехи, почти бестелесные, невероятно сильные. Жрец сметал врагов одним мановением пальца, но великая сила не приносила ему радости. Он искал Мирру, заглядывая в каждый уголок замка.

— Я видел ее возле акведука! Слышишь? Возле акведука! — кричал Рехи, но голос его не прорезал века. Страж шел неверной дорогой. Он заглянул в горящие покои принцессы, затем в опочивальню короля, торопливо спустился вниз.

В тронном зале кипел бой, старые карты растоптали в пыль, трон опрокинули и разрубили. Какой-то наемник-дезертир набивал золотом мешок, напялив задом наперед золотую корону. Жрец с отвращением прикончил его одним движением пальца, размозжил в кровяную кашу, как мерзкое насекомое. Когда на пришельца обратили внимание, он лишь призвал еще несколько линий — и зал опустел. За секунду, неуловимо, стремительно, страшно. От врагов оставались лишь красные брызги на стенах, лишь клоки одежды, обожженные кости и сморщенные от жара доспехи.

«Вот это сила! Мне б такую против Саата!» — ужаснулся с восхищением Рехи.

Лиловый жрец даже не сознавал, что творит. Перед глазами у него лишь стоял образ Мирры, его Мирры. И нехорошее предчувствие поселилось на сердце у Рехи, когда принцессу не удалось найти ни в тронном зале, ни возле акведука.

Повсюду жрец оставлял за собой след из кровавых брызг и сломанных мечей да копий. Он уничтожал неосознанно, не замечая, как белые линии покрываются кровавым налетом. Не слышал он и тихого стона Двенадцатого, столь далекого и робкого, что слов не различал даже Рехи.

«Остановись! Стой! Стой, так нельзя! Ищи Мирру, а не убивай всех подряд! Ты не видишь? Линии чернеют!» — устрашился последний, замечая, как меркнет чудесное сияние. Но жрец уже не слушал. Он шел вперед, твердя навзрыд: