Рехи не хотел, чтобы Ларта увели — вот и все. Не хотел никогда с ним расставаться. Но такой ответ подписал бы обоим смертный приговор под оглушительный хохот верховного жреца. Рехи собрался с силами и вырвал свое сердце прямолинейным жестким ответом:

— Стойте. Я хочу посмотреть на казнь.

Народ затих, толпу как будто сразила прошедшая волна холода, пропитавшая ответ Стража. Глаза Ларта округлились, а потом его лицо исказил звериный оскал:

— Рехи. Ты! Ты! Эльф! Что с тобой сделали?..

Возглас пленника заглушил удар тяжелой рукавицы стражника. По клыкам потекла вязкая кровь пополам со слюной, щека немедленно распухла, уродуя лицо друга. Рехи казалось, что бьют его, каждый новый удар, каждое резкое слово впивалось в него, словно щепы, загоняемые под ногти.

«Ларт, посмотри на меня! Посмотри! Неужели ты не понимаешь, что происходит на самом деле?! Ты сам учил меня быть хитрым!» — умолял он.

Казалось, что такую ложь даже во спасение невозможно забыть и простить. Он предавал на словах, чтобы на деле больше не расставаться. Толпа растворялась, Саат отступал темным видением, когда Ларта увлекали на площадь, чтобы отрубить голову или четвертовать. Приговор не имел значения, Рехи твердо решил: либо он спасет Ларта, либо умрет вместе с ним. Иного выбора не существовало. И решение крепло с каждой секундой.

***

Время отсчитывало удары вместе с сердцем, мерные, ровные, как гул часов вечности, с боем которых сменялись эпохи. Рехи несли сквозь толпу в открытом паланкине, как в те времена, когда он еще верил в свою славу. К нему тянулись руки, просителей отгоняли пиками и понуканиями. Но Рехи никого не замечал, он глядел на Ларта, которого волокли за кандалы, подгоняя остриями копий. Они заставляли склонить гордую голову — не удавалось.

— Мятежный раб! Раб, а не король полукровок! — кричал Саат, распаляя гомон толпы. Возгласы перемежались страшным хороводом:

— Страж! Страж! О, наш Страж! Смерть королю полукровок! Смерть! О, наш Страж! Смерть! Смерть!

Для Рехи вскоре стерлись различия, он слышал, как ему желают смерти и прославляют Ларта. Приходилось трясти головой и умолять остатки здравомыслия не покидать в столь темный час. Но после бессонной ночи в кругу мертвецов мутило, на глаза набегала пелена раздвоения. И с каждым шагом через запыленную пеплом площадь уверенность в своих силах иссякала. Но ведь раньше он старался ради Ларта, творил ради друга то, что превосходило все мыслимые возможности пустынных эльфов. В те времена, когда они шли через горы.

Возможно, именно в ту пору Рехи познал настоящее счастье, подлинную теплоту. Все, что случилось потом, после попадания в проклятую долину Бастиона, напоминало единый бесконечный кошмар. И даже беспредельная радость от обретения Лойэ и сына превратилась в дикую тоску после их побега. Повелитель черных линий все искажал, все доброе обращал в дурное. Все красивое — в безобразное.