— Да так, мысли. Просто мысли, — отвечал Рехи и после этого обычно шел к ящерам. Работа и неискоренимый первобытный страх эльфов пред рептилиями затмевали дурные предчувствия. Заставляли забыть, что каждую ночь вновь предстоит вылететь из тела вещим зреньем, чтобы наблюдать, как сыплются серые перья с некогда золотых крыл Митрия. Надежда исходила из верховного ее служителя день ото дня, Сумеречный же напитывался лишь большим упрямством.

— Сколько ты еще готов сражаться? — шипел Двенадцатый из кокона, когда Сумеречный снова и снова кидался на черные линии, ища в них брешь. Он обжигался, но сшивал края расползавшегося мироздания. Рехи подозревал, что только благодаря этой неумолимой борьбе еще стоит Надежда.

— Столько, сколько птица будет долбить клювом алмазную гору, — отвечал Сумеречный и продолжал борьбу. Митрий же лишь терял почерневшие перья. И вот настал тот горький час, когда Рехи узрел во сне бескрылого семаргла, который молча сидел на камне, созерцая танец безголовых скелетов.

— Ну что, подорвал здоровье? А я-то думал, у вас все видимость только, — посетовал без издевки Рехи, витая то ли призраком, то ли собственным отражением в обрамлении горячечных видений.

Митрий даже не пошевелился, медленно ощупывая лопатки, из которых торчали обугленные костяные остовы. Пальцы его дрожали, иссякал ореол сияния. Вестник надежды впадал в отчаяние от бесполезности борьбы, от собственного незнания. Он упал с той же башни самодовольства, что и Ларт когда-то, также расшибся, придавленный плитами веры в свою непобедимость.

Остался только Сумеречный, который считал себя не идеалом, а ошибкой. Остался и Рехи, который не желал больше встревать в вечную борьбу бессмертных ошибок. Ему хватало и забот в мире смертных.

С первыми лучами красных сумерек он отправлялся к ящерам, скоблил чешую, учил молодняк выполнять команды. Ларт во всем помогал. Вместе они передавали знания о приручении новым всадникам. Постепенно деревня обзаводилась собственной армией рыцарей на ящерах.

— Видишь, они совсем не опасны, — твердила Санара, уговаривая Лойэ сесть верхом. — Натт станет прекрасным наездником. Когда подрастет, мы научим его заботиться о маленьком ящере. Приручит его, они станут друзьями.

— Но давай все-таки пойдем от этих больших. Твою Изумруд я не боюсь, она хорошая. А вот эти серые — бр-р-р, — отшатывалась Лойэ, заслоняя собой Натта. Малыш бесстрашно рассматривал рептилий на радость Санаре.

Ящеры покорно ожидали приказов, копаясь в каменистой земле или стоя возле ворот. Они выглядели почти дружелюбно. По крайней мере, Ларт и Санара совсем не опасались внушительных челюстей, ловко сочетая дрессуру с поощрениями.