— Я… Я… Сначала я просто хотел убить Двенадцатого Проклятого, — признал Рехи, останавливаясь на пороге.

— Теперь он мертв, — кивнул Митрий.

— Да. Но это было в прошлом. Сейчас я хотел воскресить Натта. Думал, вы поможете, если я выполню долг!

— Но нельзя.

— Невозможно или нельзя?

— Невозможно.

Рехи и верил, и не верил. Он стоял на пороге нового мира, вокруг колыхались черные линии. Небо чернело тяжелой твердью, на горизонте взбухали расцвеченные молниями облака извержений. Мир по-прежнему погибал.

— Тогда пойду… к ящерам все. К ящерам. Есть хочется. Пусто — вот тут. — Рехи приложил ладонь к груди. — Какой-то другой голод.

— Да, Рехи, так и должно быть, — вмешался Сумеречный Эльф. — Митрий, не мучай его. Эта сила хранителя мира…

— Проект «Стражи Мира» провалился. Признаю, — сурово кивнул Митрий. — Проварились оба проекта: «Стражи Вселенной» — катастрофа. «Стражи миров» не дали никакого результата, только множество несчастных людей, на который выпал жребий.

— Вот и хорошо. Рехи просто Рехи. И он дошел до Цитадели, сам, — мягко подтвердил Сумеречный Эльф.

«Не боги, о люди, нас в пропасть несут, — вспомнились слова Двенадцатого. — А если не боги, а если мы сами себя убиваем, значит, и вернуть в жизни свой мир тоже можем сами».

— Значит, я просто ошибка? Просто на меня выпал жребий? Да пошли к ящерам трехногим все ваши проекты! У меня есть сила, я вижу линии! И я чувствую голод — вот тут, вот прямо здесь, где бьется сердце. Я не уйду отсюда без ответов, — упрямо остановился Рехи.

— Ты изменился, Рехи. Сильно изменился. Но ты же видел, какие здесь линии мира. А мы не имеем права вмешиваться, — встревожился Митрий, приближаясь и рассматривая со всех сторон. Рехи попятился, опасаясь, что Митрий неведомыми штучками семарглов лишит силы Стража Мира, выкачает, как недопитый бурдюк с кровью.

— Не имеем ли? — воодушевился Сумеречный Эльф.

— Рехи, ты понимаешь, что это опасно?

— Понимаю. Я могу исцелять, я видел. Так вот. Могу ли я воскресить человека? Одного! Маленького человека!

— Никто не знает. Это знание недоступно даже мне, — с напряженно застывшим лицом уклончиво отвечал Митрий. — В любом случае — цена будет крайне высока. Ты уже никогда не станешь прежним.

— Пусть так. Но, возможно, я смогу вернуться. А сейчас… сейчас я бесполезная душонка. Ничего не сделал доброго. Если есть в этом мире справедливость, я смогу.

— Ну, так какая цена? — оскалившись, спрашивал Рехи, безнадежно кидаясь то к Митрию, то к Сумеречному. Для него не существовало высокой цены, когда речь шла о бесценном.