«Хлеба», – простонал ветер, пронесшийся над обглоданными полями.

«Хлеба», – заныла земля.

* * *

Шершавый теплый язык прошелся по щеке, по шее. Волк ласково слизывал запекшуюся кровь с ее лица. Акулина лежала на чем-то мягком и душистом. Она не хотела поднимать тяжелые со сна веки. Над ухом раздалось тихое требовательное поскуливание. Утреннее солнце ласкало кожу. Боль ушла. Акулина открыла глаза, посмотрела на искалеченную руку, на ней не осталось шрамов, только корочки засохшей крови. Провела дрожащими пальцами по лицу – ни следа от ушибов и ссадин. По плечам струились густые золотистые, как спелая пшеница, волосы. В шею мокрым холодным носом ей тыкалась Жучка. Собачонка закружилась, завизжала от радости, поняв, что хозяйка очнулась. Акулина погладила ее сивую умную мордочку. На шее болталась оборванная веревка; почуяла, что с хозяйкой беда, сорвалась, побежала на подмогу. Акулина улыбнулась, обняла собаку, погладила доверчиво подставленный мягкий, теплый, белый живот. Сколько раз по нему ногами бил Степан, когда Жучка бросалась защищать хозяйку.

«Хлеба», – зашелестела листва солнцу, скрывшемуся за набежавшей вдруг тучей. В лесу у озерца с застоявшейся гнилой водой, захихикали русалки. В чаще тяжело заворочался Лесной Хозяин.

– Что же я натворила-то?

* * *

Соломенный «волк» сидел на поле и скалил багровые клыки, наблюдая, как уходит в лес красивая высокая женщина, радовался предстоящему пиру на костях; его обнимала древняя старуха, щеря беззубый, алчный рот. Вокруг кружились трупные мухи.

* * *

В село Акулина вернулась к полудню, шла тяжело, зябко прижимая к груди разорванную одежду; непослушные густые волосы выбивались из-под платка. Окружившие ее крестьяне не расспрашивали ни о чем, поняли. Мужики стояли, опустив безвольно руки, хмуря кустистые брови. Бабы завыли, запричитали, некоторые бросились к церкви из красного кирпича, там на паперти стоял поп, сверкая золоченым крестом на необъятном брюхе; другие прямо посреди улицы бухнулись в пыль на колени. Старики шептали заговоры от нечистой, крестились. Жучка вертелась под ногами.

Вперед вышел Дмитрий. Высокий, широкий мужик. Из густой, клокастой бороды пророкотал:

– Ах, ты ж, тля! – Занес руку для удара.

Акулина не укрывалась. Кулачище замер в пяди от ее лица.

– Сделано все, чего кулаками махать? – Григорий отпустив руку мужика, пихнул того в грудь, легко, чтобы отстал, а не полез в драку.

– А Сенька, Сенька-то мой где?

Акулина недоуменно посмотрела на растрепанную бабу, насилу вырвавшуюся из толпы.

Староста хотел что-то по-хозяйски рявкнуть, мол, не до тебя и твоего ублюдка, когда со стороны погоста раздался вопль.