Так вот, Лиза мне верила, чтобы это ни значило.

Помню, нам было по четырнадцать. Сразу после обеда я повел Лизу на лестничный пролёт третьего этажа около чердака. Тут обычно курили люди из персонала, но сейчас было пусто. В воздухе витал запах сигаретного дыма, в углу стояла пластиковая бутылка, набитая окурками.

Мы забрались на пыльный подоконник – за забором хорошо проглядывался участок оживлённой улицы; пешеходы, автомобили, трамваи, ларёк с ржавой треугольной крышей, всё как будто ненастоящее, из другой жизни, где нас никогда не было.

Я говорил:

– Мама смотрела чужие судьбы в кофейной гуще. Она была как будто гадалка, но не совсем. Мне хочется думать, что она ездила по городам, как гастролёр, останавливалась в неприметных забегаловках или арендовала места в парках развлечений. Никогда не останавливалась на одном месте надолго, потому что – знаешь – гадания всегда сбывались. Люди, которым она гадала, начинали искать её, чтобы заплатить больше или, наоборот, отобрать деньги. Судьба не всегда бывает хорошей, а мама никому не лгала.

Я говорил:

– У меня тоже есть этот дар, но он иной. Я родился в кофейной гуще не просто так. Меня слепили из вязкой массы, как голема, как монстра Франкенштейна, из разных судеб и завершённых жизней, которые мама оставляла себе. Мама хотела, чтобы я продолжил её дело, стал лучшим, стал человеком, который управляет чужими судьбами.

Я говорил:

– Но кое-что она не могла предугадать. Есть люди с таким чёрным будущим, что его не видно даже в самой правильной гуще. Ни один кофейный напиток из лучших зёрен арабики, молотый и сваренный по верным древним технологиям в настоящей джезве не покажет судьбы этих людей, потому что там нечего показывать. Сплошная беспросветная тьма. И она не могла их отследить, понимаешь? Не могла понять, что они могут сделать.

Я говорил:

– Они убили маму через год после моего рождения. Напали на неё около подъезда дома, где мы жили. Я помню их лица. Помню запахи. Мне кажется, я даже помню черноту судеб, потому что она сочилась из их глаз. Два человека. Один держал маму, второй бил её ножом. Сквозь пальто, по шее, по щекам и потом воткнул лезвие в глаз. Забрали её с собой, как и меня. Уволокли в квартиру, где заперли меня в ванной комнате, а сами что-то делали с мамой. Что-то ужасное, я думаю. Запах сочился сквозь дверную щель, и это был запах смерти. Я уснул, а проснулся на плече у одного из убийц. Несли дворами, в спешке, везли на машине, выгрузили где-то за городом. Потом бросили в снег. Я плакал от страха и холода. Меня нужно было убить, наверное. Они спорили о моей судьбе, потому что в тот момент были её повелителями. Потом я потерял сознание и очнулся в больнице.