Кисловатый запах щекочет ноздри. Знакомый, радостный, означающий, что уже наступило утро, а с ним новые возможности, бодрость, задачи, идеи, фантазии, намёки, пора двигаться дальше, например, совершить пробежку, пожарить стейк, прочитать новую книгу, спасти чью-то судьбу, добиться значимого, заново влюбиться или полюбить кое-кого ещё больше, ещё сильнее.

Кофе – это символ. Ну же, давай, скажи комплимент божественному напитку.

Вере, впрочем, опять всё равно. Она подводит веки щёточкой, выпучив красивые глаза перед зеркальцем.

Помешиваю кофе, стараясь не заводиться раньше времени. Я спокоен. Само обаяние. Говорю:

– Знаешь, почему у джезвы тонкое горлышко?

– А? – она не прислушивается. Занята своим.

– Чтобы пенка закупоривала сосуд и не давала ароматам улетучиваться, – терпеливо объясняю. – Это позволяет кофейной гуще скапливаться на дне. То, что мне нужно.

– Тебя зовут так же, как турку? – это всё, что Вера смогла понять.

Вздыхаю. Самый распространённый вопрос. На самом деле меня зовут Максим, имя, которое дали в детском доме, оно же записано в паспорте, оно же бесит меня неимоверно, потому что безликое, распространённое и непонятно зачем ко мне прилипшее. Волею судьбы какая-то тётка решила, что я буду Максом.

– Это не турка.

Кофе закипает в первый раз. Ложное закипание. Приподнимаю джезву над песком, продолжаю помешивать по часовой стрелке, аккуратно, чтобы не сильно повредить пенку. Я уже голоден.

Картинки, картинки бегут перед глазами. Какова твоя судьба, Вера?

Через четыре минуты кофе закипает во второй раз, как положено.

Первая чашка мне, заполненная до краёв, с редкой рваной пенкой. Вторая – Вере. Всё лучшее гостям. Вязкости и густоты больше.

– Без сахара, – говорит Вера.

Как обычно, худеет. Они все худеют сейчас.

Присаживаюсь на диван. Чашки ставлю на кофейный столик. Слюна скапливается в горле, губы становятся сухими.

– Выпей. Отлично бодрит.

Она небрежно берёт, отпивает, морщится.

– Как-то не очень.