Его первостепенной задачей было найти кухарку. Женщина, служившая у него в Лондоне, кокни по происхождению, отказалась переезжать. Филипа страшила мысль о необходимости привыкать к новому человеку: он был слишком робок, чтобы отдавать распоряжения с уверенным видом, но при этом любил, чтобы все было, как он привык. Прожив много лет в одиночестве, он плохо переносил перемены и имел склонность раздувать из мух слонов. И хотя в Лондоне у него было немало друзей, его общение с ними не отличалось разнообразием: он не получал от них ничего нового – и ничего нового им не давал. Непредсказуемость внушала ему страх. Бессознательно он закрылся в себе и нарастил панцирь, хоть и мягкий.

Шли дни, а бюро найма в Шаттлворте никого ему не предлагало; когда они наконец написали, что нашли кого-то, кто, по их мнению, подошел бы ему, было уже слишком поздно что-либо предпринимать, потому что человек из ведомства иностранных дел, который должен был занять лондонскую квартиру Филипа, собирался въехать в нее со дня на день. Так что он нанял миссис Уивер, не удосужившись с ней повидаться, однако не без рекомендаций (как могло бы случиться в наши дни).

«Эта женщина, – писал ее последний наниматель, у которого она проработала год, – требует к себе особого внимания и расположения, которого в нашем весьма многочисленном и занятом семействе она не всегда получала. Она честна и чистоплотна, и в определенных пределах неплохая кухарка. В семье, состоящей из одного человека, ей, как мне думается, будет уютнее. Она откликается на поощрение и благодарность. Она потеряла мужа в Первую мировую войну, что, похоже, наложило на нее некоторый отпечаток».

«Эта женщина, – писал ее последний наниматель, у которого она проработала год, – требует к себе особого внимания и расположения, которого в нашем весьма многочисленном и занятом семействе она не всегда получала. Она честна и чистоплотна, и в определенных пределах неплохая кухарка. В семье, состоящей из одного человека, ей, как мне думается, будет уютнее. Она откликается на поощрение и благодарность. Она потеряла мужа в Первую мировую войну, что, похоже, наложило на нее некоторый отпечаток».

В своем собственном письме миссис Уивер указала, что ей сорок шесть лет – она оказалась ровесницей Филипа, – и выразила надежду, что сумеет услужить ему во всех мыслимых отношениях. Все это расположило его в ее пользу: несмотря на свой эгоизм, он был готов удовлетворить ее потребность в сочувствии и внимании, и даже воображал себя замечательным утешителем. Прибыв в «Пасторский дом», он обнаружил, что она уже обосновалась там.