Первые день или два, несмотря на всю решимость расточать расположение и признательность, он почти не видел миссис Уивер. Он был занят, старался освоиться со странностями своего нового окружения. Все эти надворные постройки и стойла, которым старые пасторы, несомненно, умели найти применение, – да что там, не могли без них обойтись! Этот заросший сорняками двор с центральным водостоком, по которому (накануне были сильные дожди) вода стекала так долго! Этот сад с возвышавшимися деревьями, где протекал почти высохший, но романтичный ручей, – каким же огромным он был для единственного садовника, приходившего, как говорили, трижды в неделю! И весь этот простор и тишина после людного шумного Лондона! Если мимо проезжала машина (дом выходил окнами на деревенскую улицу), это было заметным событием – люди внимательно вслушивались в звучание мотора, от первого до последнего рокота. А в скором времени, если бензин все же станут продавать по талонам, эти вторжения в окружающую тишину сделаются еще реже, почти совсем исчезнут! Филип уже слышал собственные шаги, шаги человека, гуляющего в одиночестве. Благодаря этому уединению Филип Холройд был погружен в свои мысли как никогда прежде, и каждая мысль обретала остроту озарения. А затем он внезапно вспомнил о миссис Уивер и ее острой потребности в расположении и сочувствии.

– Прощу прощения, – сказал он, входя на кухню.

Кухня, состоявшая из двух помещений, снабженная кладовкой и чуланом, а также черной лестницей за дверью, открывавшейся внутрь, была рассчитана на обслуживание не менее двадцати человек.

– Прошу прощения, – повторил он как человек, имевший ярко выраженную склонность к вежливости, – но я хотел вам сказать, что получил огромное удовольствие от вчерашнего ужина. Сырное суфле было просто мечтой, а его так непросто готовить.

Миссис Уивер подняла глаза, оторвавшись от соснового стола, за которым месила тесто. Ее руки были в муке. Ее круглое розовое лицо обрамляли мягкие русые волосы с проседью, расчесанные на прямой пробор. Волосы были тонкими и чуть растрепанными, но чистыми и ухоженными, а вся фигура – невысокой и крепко сбитой. Выражение лица миссис Уивер отличалось приятностью, едва ли не слащавостью, и почти не менялось при разговоре.

– Рада, что вам понравилось, – сказала она. – Я всегда говорю, что мужчинам легче угодить в еде, чем женщинам.

– О, вы так думаете?

– Да, аппетит у них лучше, это во-первых. Мой муж… – Она умолкла на полуслове.

– Да?

– У него был очень хороший аппетит. Он был гвардейцем, ну знаете, из гренадеров. Дородный мужчина. Вы мне его напоминаете, сэр.