– Бог ты мой, – сказал Филип, хотя на язык просилось куда более крепкое выражение. – Как вы думаете, это правда?

Альфред улыбнулся и пожал плечами.

– Народ здесь неграмотный, но болтливый.

Прошло несколько дней, и в одну из ночей, а вернее в пять утра – в то же самое время, что и в прошлый раз, – Филипа разбудил громкий стук в дверь.

– Войдите! – крикнул он, все еще не понимая спросонья, происходит это во сне или наяву. – Войдите! – повторил он, и тут из-за двери донесся командный голос, трижды повторивший приказ: «Подъем! Бегом марш! Подъем! Бегом марш! Подъем! Бегом марш!» – и топот ног по голым ступеням лестницы, не покрытой ковром. Филип так напряженно прислушивался к этим звукам, что не заметил, как дверь его спальни бесшумно открылась. Иногда она открывалась сама собой, если плохо защелкивался замок, но теперь она точно была открыта, потому что в комнату проникал лунный свет, пробивавшийся сквозь окошко над лестницей в коридоре, и немного рассеивал темноту в спальне, где плотные шторы на окнах не пропускали внутрь ни единого лучика. Даже в этом тусклом свечении Филип разглядел, что к нему в комнату кто-то вошел: судя по смутному силуэту, кто-то высокий. Он деловито передвигался по комнате и явно что-то искал – скорее, намек на присутствие, чем живой человек, скорее, движение, чем тело из плоти и крови. Его ноги беззвучно ступали по мягкому ковру, и он, кажется, остановился перед платяным шкафом.

Грабитель, проникший в дом? Если это грабитель и если он собирается взять только пару предметов одежды, пусть берет и уходит: он может быть вооружен, а Филип вряд ли сумеет справиться с вооруженным противником. Многие говорят – в том числе и сотрудники полиции, – что в наш век жестокости и насилия в ряде случаев лучше не сопротивляться преступнику, который, возможно, решился на преступление от отчаяния и нищеты.

Телефон стоял слева от кровати, выключатель прикроватной лампы располагался справа, но Филип не решился ими воспользоваться. Он лежал неподвижно, боясь шелохнуться. Не надо, чтобы незваный гость понял, что он проснулся.

Спустя целую вечность он услышал – или подумал, что услышал, – как грабитель (а кто еще это мог быть?) роется на полках шкафа. Потом все затихло, вроде бы затихло, и Филип решил, что обыск закончен и теперь вор уйдет. Он вжался затылком в подушку и закрыл глаза, потому что теперь ночной гость подошел прямо к его кровати. Он не купился на хитрость Филипа, он сразу понял, что тот лишь притворяется спящим: встал над ним и уставился на него. Филип открыл глаза, вернее, они открылись сами, неподвластные его воле, и он увидел лицо незнакомца. Непроницаемое, как маска, с неясными, расплывчатыми чертами, надежно хранящими свою тайну, лицо, омытое лунным светом и точно такого же цвета, как этот свет. Незнакомец склонился над Филипом, свет больше не падал на его лицо, и оно стало невидимым в темноте, но голос, исходивший, казалось, не из незримого рта, а от всего тела разом, явственно произнес: