Альфред (для друзей просто Альф) подал Филипу домашнюю куртку.

– Да, но какой именно шум?

– Даже не знаю, как описать, сэр. Сначала как будто был топот на лестнице, довольно громкий, потом раздался командный голос… такой, знаете ли, сержантский… «Подъем! Бегом марш! Подъем! Бегом марш! Подъем! Бегом марш!»

– И что было потом?

– Ничего, сэр. Топот затих, и в комнату проник странный запах. То ли водорослей, то ли мокрой травы. Я не стал обращать на него внимания, а потом сразу уснул.

Озадаченный, Филип размышлял об услышанном. Мог ли Альфред, или Альф, знать, что во время войны – Второй мировой войны – здесь, в этом доме, размещалось армейское подразделение? Ему могли рассказать. Допустим, садовник и его жена, жившие в доме. Они могли сказать Альфреду, если сами об этом знали. Но было ли у них время переговорить? Ведь Альфред приехал только вчера ближе к вечеру.

И что все это значит? Топот ног на голой лестнице (когда здесь расквартировали военных, все ковры, разумеется, сняли), троекратный приказ: «Подъем! Бегом марш!» И еще запах мокрой травы.

Следующей ночью Филип почти не спал и думал, что Альфреду тоже не спится, но, когда утром камердинер пришел к нему в спальню, бодрый и свеженький, как огурчик, и Филип спросил, хорошо ли ему спалось, тот ответил, даже как будто слегка удивившись:

– О да, сэр. Я спал, как бревно.

Филип был рад это слышать, но что-то его беспокоило: какое-то смутное предположение, зуд в подсознании. Он знал, что есть люди – и в деревне, и за ее пределами, – которые относятся к его дому с некоторой опаской, чуть ли не с суеверным страхом. Он не знал причины, и они ему не говорили, но если речь заходила о его доме, в голосах собеседников сквозила какая-то странная неуверенность, как это бывает, когда в разговоре упоминаются сомнительные знакомства. Однажды Филип спросил у приятеля – владельца большого роскошного дома, гораздо роскошнее, чем у него самого, – не считает ли он, что в его прибрежной обители может водиться какое-нибудь привидение, и приятель ответил:

– Ой, Филип, у тебя не такой старый дом!

Филип даже немного обиделся. Это вульгарная ошибка – считать, что привидения нуждаются в древней родословной. Его дом достаточно старый, чтобы в нем поселилось свое привидение, и давешнее явление (если это и вправду было явление духов) совершенно не связано с возрастом дома как прибежища для потусторонних гостей.

Филип был человеком не особенно суеверным, но что-то в нем отзывалось на потусторонние страхи, и хотя он пытался себя успокоить, размышляя о том, что прожил в этом доме больше двадцати лет без забот и тревог, выходящих за рамки обычных забот и тревог, таких как лопнувшие трубы, утечка газа, сбой в электроснабжении и прочие неполадки, свойственные почти всем старым, неизбежно ветшающим домам, ему все равно было тревожно и неуютно наедине с собственными мыслями, и дом уже не дарил ощущения прежней надежности и покоя.