– Валентин!

– Хелен!

Должно быть, они обменялись приветствиями с чувством – надо полагать, обоюдным – непроизвольного облегчения, словно провидение избавило их от какой-то чудовищной катастрофы. Он не заметил, как это произошло, но у него возникло ощущение, что ее багаж отнесли куда следует, а вслед за тем ощутил настоятельную необходимость – его разум мог иметь дело лишь с одной мыслью за раз – представить ее другим гостям.

Почему они были в столовой, а не в гостиной? Он не знал, но принял это как должное и оказался прав, поскольку, открыв дверь для леди Фезермор, он увидел их всех под ярким светом люстры: шестеро или семеро, они сидели за столом, не накрытым к ужину, а больше походившим на стол в конференц-зале, где собрался совет директоров (по правде сказать, скучавших, ведь им пришлось просидеть так бог знает сколько).

Они все посмотрели на них, и Валентин, почувствовав, что должен извиниться, как за себя, так и за свою подругу, сказал:

– Вот и мы. Боюсь, мы припозднились. Это Хелен Фезермор. – И он спрятался у нее за спиной, чтобы дать ей возможность эффектно предстать перед обществом, что ей всегда удавалось, как вдруг свет погас, и комната погрузилась во тьму.

И что теперь делать? Социальное сознание Валентина взывало к нему: будь что будет, а он должен представить Хелен другим гостям. Но как, когда он и сам их не видит? Свет, несомненно, скоро зажжется. Но не тут-то было, и он расслышал за столом невнятное бормотание, не предвещавшее ничего хорошего, как будто это он, Валентин, потушил свет.

Хелен, казалось, нисколько не удивилась тому, что ее в почти полной темноте ввели в комнату, в центре которой угадывались размытые очертания голов и фигур за продолговатым столом. Но Хелен была известна своим светским тактом, не раз выручавшим ее в ситуациях куда более серьезных, пусть и менее неожиданных. Ее уверенный настрой передался Валентину, чья решимость окрепла еще больше, когда он почувствовал ее руку в своей (чего никто не мог видеть). Он принялся обходить стол.

– Кто вы? – спросил он, склонившись над головой, первой возникшей перед ним, если можно было возникнуть в таком сумраке.

– Я твой дядя Юстас.

– Дядя Юстас, это леди Фезермор. – Изначально он не намеревался называть ее титул, но ситуация как будто требовала того. – Она приехала к нам на выходные, о чем, я уверен, вы знаете. Позвольте вас познакомить.

Голова повернулась, показав бледную щеку, несомненно, принадлежавшую дяде Юстасу.

– Конечно, мой дорогой мальчик, я очень рад познакомиться с леди Фезермор. Надеюсь, она меня простит за то, что я не встаю, но в такой темноте все-таки безопаснее сидеть.