Она прокручивала в уме эти слова, стоя в коридоре под ярким светом лампочки без абажура, затем расправила плечи и передернула ими, словно стряхивая с себя воду, как делают люди, решаясь на что-то малоприятное. После этого она протянула руку, собираясь толкнуть дверь, но та оказалась закрыта и заперта. Милдред отчаянно крутила ручку, как человек, осаждающий общественный туалет, но дверь не поддавалась.

Милдред могла бы поклясться, что дверь была открыта (прикрыта, притворена), когда она выходила в коридор в прошлый раз, но сколько раз она выходила? Усталость и страх спутали ее память, более того, они спутали ее планы относительно дальнейших действий, да и вообще любых действий. Но хриплое дыхание, нараставшее и спадавшее, словно тело спорило само с собой, доносилось из-за запертой двери отчетливее, чем прежде.

Она вернулась в свою комнату и попыталась обдумать ситуацию. Что ей следует предпринять? Должно ли ее вообще волновать, если человек в соседней комнате страдает от катарального бронхита? Многие люди, во всяком случае многие мужчины, не могут не кряхтеть, ложась в постель. Такова их возрастная особенность. Вероятно, граф Олмютц не очень молод. У нее в комнате имелся колокольчик – даже два, у самой кровати, на одном было написано «Верх», на другом – «Низ». Она решила позвонить «наверх», надеясь, что прислуга окажется наверху, а не внизу. Хотя у нее не было уверенности, что они спустятся к ней, даже если и поднимутся в час ночи. Но даже если придет какая-нибудь заспанная горничная – при условии, что она вообще есть в доме, – что Милдред ей скажет? «Джентльмен в соседней комнате слишком громко храпит. С этим можно что-то сделать?» Это было бы чересчур. «Оставим до утра, оставим до утра», – как поется в одной песенке.

Она сделала все, что могла, и, если граф Олмютц решил запереть свою дверь, ее это не касается. Возможно, он решил закрыться от нее, как она сама намеревалась закрыться от него. Она легла в постель, но бессонница, как бдительный страж, не давала ей уснуть. Храп постепенно стихал – ослиные крики как будто пошли на убыль, – и вдруг грянули с новой силой, с бульканьем, одышкой и хрипом, так что Милдред вскочила с кровати. И тогда она увидела – и удивилась, как могла вообще об этом забыть, – внутреннюю дверь, разделявшую две комнаты.

Она включила прикроватную лампу. У нее с собой был электрический фонарик – его она тоже включила. «Больше света!» – как сказал Гёте. Ключ легко повернулся в замке, но что, если дверь закрыта с другой стороны? Нет, не закрыта: чем бы ни руководствовался граф Олмютц, запирая дверь в коридор, о внутренней двери он не подумал.