«Главное, его не напугать», – подумала Милдред, прикрывая ладонью фонарик, так что увиденное (как она вспоминала впоследствии) открылось ей постепенно, по частям: рука, безвольно свисавшая с кровати, кисть, касавшаяся пола, запрокинутая голова и знакомая тень на стене, с одним лишь отличием: зазор, или провал, между носом и горлом был шире, чем рыбьи жабры, которые она видела в ванной.

Не было слышно ни звука, тишина была абсолютной, пока сама Милдред не разорвала ее криком. Потому что голова, почти отделенная от тела, не была головой граф Олмютца, кем бы он ни был, – это была голова мужчины, хорошо ей знакомого – и ей, и Джоанне – в прежние дни. О нем рассказывали самые невероятные истории, часть которых доходила и до нее, но она не думала о нем и тем более не видела его уже очень, очень давно – до этой самой ночи.

Но точно ли это он? Не могла ли она ошибиться, размышляла Милдред, поспешно пакуя чемодан дрожащими руками. Искаженное лицо, рассеченное горло… Почему это обязательно должен быть кто-то из известных ей людей? Не так-то просто узнать человека, которого ты не видела много лет, и, если бы ее пригласили на процедуру опознания, смогла бы она разглядеть кого-то из знакомых в этом теле с запрокинутой головой и темной жидкостью, вытекавшей из зияющей раны на шее? Нет. Но она не посмела вернуться в соседнюю комнату, чтобы подтвердить или опровергнуть свою догадку.

Она схватила лист писчей бумаги со столика в ногах кровати.

«Дорогая, мне пришлось срочно уехать: внезапное недомогание, думаю, грипп. Но я не хочу болеть у тебя в доме, ведь ты, насколько мне известно, на следующей неделе собираешься за границу. Все было чудесно. – После секундной заминки она дописала: – Передавай мои извинения графу Олмютцу».

«Дорогая, мне пришлось срочно уехать: внезапное недомогание, думаю, грипп. Но я не хочу болеть у тебя в доме, ведь ты, насколько мне известно, на следующей неделе собираешься за границу. Все было чудесно. – После секундной заминки она дописала: – Передавай мои извинения графу Олмютцу».

Как многие женщины, она путешествовала налегке и собралась быстро, после чего огляделась, чтобы убедиться, что ничего не забыла. «Да я же еще в пижаме!» Это открытие вызвало у нее истерический смех. Она сбросила пижаму, облачилась в дорожную одежду и окинула себя взглядом в зеркале, желая убедиться, что полностью готова к долгой поездке в предрассветные часы.

Да, вполне готова, но точно ли она ничего не забыла? Фонарик, фонарик! Должно быть, она уронила его, выбегая из «графской» спальни, а он ей понадобится, чтобы не заблудиться в темных коридорах, ведущих к прихожей, и потом, когда она выйдет из дома, на дорожке – влево, вправо? вправо, влево? – к гаражу. Без фонарика и думать нечего проделать все эти запутанные маневры, а она, по-видимому, уронила его в соседней комнате.