Милдред спорила с собой, то хватая чемодан, то ставя его обратно на пол, пока из-за портьер, словно из-за картинной рамы, не просочился первый утренний свет.

– Вот же черт, – пробормотала она и открыла дверь в соседнюю комнату.

С той стороны, как и с этой, у двери имелся выключатель, что, несомненно, было удобно для тайных свиданий. Ее пальцы сразу нащупали кнопку, и в комнате вспыхнул свет, буквально взорвавшись в люстре. Что же она увидела? Она хотела увидеть только одно – свой фонарик. И да, вот он лежит на полу, прямо у нее под ногами.

Она схватила фонарик и почти против воли оглядела комнату, заранее содрогаясь от страха. Но ничего такого там не было – ничего страшного, только обычная кровать с откинутым одеялом – ох, какая же она смелая! – на которой не было ни складочки, ни пятнышка, не говоря уже о чьем-то теле.

«Какая же я дура», – подумала она, возвращаясь в свою комнату, но не забыв при этом закрыть на ключ межкомнатную дверь и дверь в коридор. В доме хватало замков и ключей. Словно после бури, когда кажется, что теперь всегда будет хорошая погода, Милдред распаковала чемодан, вынула пижаму, проделала необходимые процедуры с лицом и заснула мирным сном.

Вместе с завтраком горничная принесла ей записку.

«Дорогая Милдред, извини, но мне пришлось срочно уехать с утра пораньше, даже не попрощавшись, – такая досада. Не стесняйся, проси чего хочешь. Люблю, Джоанна».

«Дорогая Милдред, извини, но мне пришлось срочно уехать с утра пораньше, даже не попрощавшись, – такая досада. Не стесняйся, проси чего хочешь. Люблю, Джоанна».

Милдред снова позвала горничную.

– Вы случайно не знаете, куда уехала миссис Босток?

– Нет, мадам, она не всегда нам сообщает. Я ее не видела, она лишь оставила эту записку. Раздвинуть портьеры, мадам?

– Да, пожалуйста.

Как легко быть храброй днем! Доедая тост с джемом, Милдред подумала, какими абсурдными – даже для человека, подверженного самым разным неврозам, – были ее ночные видения, а затем встала с постели и, даже не накинув халат, открыла межкомнатную дверь.

Ночь нахлынула на нее, буквально ударила по лицу темнотой, но в этом, конечно же, не было ничего удивительного, ведь в соседней комнате не раздвигали портьеры. Горничной, по всей видимости, велели не беспокоить графа Олмютца: он прибыл поздно, и ему надо как следует выспаться. Но после светлой и радостной комнаты все же было странно вновь окунуться во тьму – странно и тревожно.

«Да мне что за дело? – спросила себя Милдред, глядя на разобранный чемодан. – Меня это не касается».