Мужчины пересекли просторный и сумрачный банкет­ный зал, окруженный шестью пятидесятифутовыми колонна­ми. С потолка, головами вниз, свисали спящие летучие мы­ши. Старик прижал кожаный мешочек к своей груди, будто боялся хоть на секунду расстаться с ним. Мужчины включили фонари на касках и начали осторожно спускаться по истер­шимся ступеням в подземные переходы.

Совсем недавно здесь уже побывали археологи. Плиты были сложены там, где производились самые последние рас­копки, кругом было грязно, на каждом шагу встречались ямы. Все было свалено в одну кучу: и современное оборудо­вание, и древние раскопки — все это было накрыто пластико­вой пленкой и лежало вдоль стены.

Вдруг Морган увидел нечто, заставившее его похолодеть. Сердце его судорожно забилось, готовое выпрыгнуть из гру­ди. Майкл чуть не задохнулся, разглядев на каменной стене гравюру, и отвратительную, и прекрасную одновременно. На ней была изображена женщина, восседающая на багряном Звере. Семь отвратительных и уродливых голов было у Зверя и десять ужасных рогов; весь он был испещрен словами на древних языках, таких древних, что не говорили на них, на­верное, целую вечность.

— «Вавилонская блудница»,—прочел вслух заворожен­ный Морган.

Ужасное имя эхом отозвалось в подземелье. Майкл отвел глаза от гравюры и заметил, что Бугенгаген, вскарабкавшись наверх, скрылся в стенном проеме. Морган невольно вздрог­нул и последовал за своим учителем. Перспектива остаться в темноте один на один с «Вавилонской блудницей» ужаснула Майкла. И он очутился в следующем зале.

Она была там. Стена Игаэля. Свет от фонаря на каске Бу­генгагена выхватил из мрака гениальную картину художника, сошедшего в дальнейшем с ума. На них смотрело жуткое, зыбкое и вечно изменчивое лицо Сатаны.

Самый крупный фрагмент картины вызвал ужас: Сатана в пору своей зрелости. Он был уже почти сброшен в Хаос. Дьявол цеплялся за край пропасти, мускулистые руки и ноги напряглись в последнем усилии, а огромная летучая мышь распростерла над ним свои крылья, пытаясь защитить своего господина. Лицо Сатаны было повернуто в сторону и неясно очерчено.

На втором фрагменте была изображена голова. Вместо волос из скальпа выползали извивающиеся змеи с острыми языками. Голова эта также не имела четкого рисунка лица.

Но был здесь еще один портрет, самый незначительный по размеру — Сатана в детстве. Лицо выписано с потряса­ющей четкостью. Оно было прекрасно, подобно ликам херу­вимов эпохи Возрождения.

Это было лицо Дэмьена Торна.

— Ну что, убедит тебя этот портрет? — проговорил Бу­генгаген.