* * *

Очень медленно я шагал в парке Альгамбры под старыми вязами, которые посадил еще Веллингтон. Во все стороны плещутся стремительные источники, смешивая свое пение со сладостными песнями ста соловьев. Между высокими башнями я шагаю в пышной долине Альгамбры. Кому принадлежит сей волшебный замок, милый духу сад грез? Обнищавшему вдоль и поперек испанскому народцу, который мне немил? Иностранцу с путеводителем в толстой руке, которого я в любой день предпочту обойти за версту? Нет – все это для меня и для тех немногих, чьи души способны воспринять такую красоту. Чье прикосновение способно одалживать жизнь этим камням, этим кустам, чей дух понимает, что эта красота – истина. Все вокруг меня и все остальное, что только есть прекрасного на этой земле, является священным, неприкосновенным достоянием лиги культур, стоящей превыше всех народов. Эта лига – властительница, она – владычица: иной власти над собой красота не потерпит. Понять это – овладеть миром. Эдгар По понял это одним из первых.

Я отдыхаю на каменной скамье, где когда-то грезил Абдул-Хадъяй. Струя фонтана передо мной падает в круглый мраморный бассейн. Я, похоже, знаю, зачем султан сиживал здесь один в сумеречные часы: здесь так славно мечтается.

Жил некогда поэт, который ничего не доверял бумаге, кроме лишь разговоров с мертвыми. Он беседовал со всеми семью мудрецами и со всеми царями Ниневии, с жрецами Египта и с фессалийскими волшебницами, с афинскими певцами и римскими воеводами, с королем Артуром и его свитой. Вскорости у него не осталось желания обращаться к кому-либо из живых – насколько усопшие интереснее! Конечно, нет никакой сложности в том, чтобы обратиться к собрату-покойному: любой мечтатель способен на такое, ведь в сны он верует, как в единственную реальность.

Разве я не бродил сегодня по залам там, наверху, с ним, кого люблю? Разве не показал мертвому часть красоты мира, которую живые его глаза никогда не видели? Теперь он стоит передо мной, прислонившись к вязу.

– Спроси меня хоть о чем! – восклицает он.

Он, наверное, чувствует, как я ласкаю его глазами. И он отвечает – слова звенящей капелью льются с его губ, ибо голос его вырывается из фонтана, из клювов соловьев. Голос этот слышен в шуме листьев старого вяза – да, там тоже живет мой умерший друг.

– Оставь мою нищую жизнь, – говорит Эдгар Аллан По. – Обратись лучше к Гёте: он был человеком знатных кровей и мог позволить себе разъезжать по миру в упряжке о шести лошадях. А я был просто одиночка.

Я не отрываю от него взгляда:

– Говори, мой кумир! Веди речь о тех, кто любил тебя, и о тех, кого любил ты!