Я вспоминал, как прятался дома под столом и нянчил искалеченные в таких же воспитательных играх ноги, и не знал, что думать. Бухонов был маразматиком и алкашом, ничего не смыслил в футболе и не воспитал ни одного стоящего игрока. Но, думал я, так ли он неправ? Ведь нет никакого смысла – он скрыт где-то среди загадочной паутины, там, где рождается электричество, где хруст и наслаждение. Дуболомство любимых батей «настоящих» защитников и ажурные атаки кудесников мяча… Технари-петушки и те, кому прямо на поле зашивают разорванную бровь… Зачем они играют, что делают, каков итог, к чему все должно прийти?

Я вспомнил рассказы Дрыни про Набокова, Кандинского и Бодлера – они тоже видели линии и цвета. Их дурацкие слова, картинки и стихи, выходит, означали что-то большее, чем черточки и кляксы на бумаге. Они поняли секрет своего дара? Может, мне следовало искать ответ у них?

Мазня Кандинского меня смутила, стихи Бодлера были непонятные, а книга Набокова и вовсе вызвала воспоминания о том, какую дрянь наворотил Дрыня, и я с отвращением удалил с компьютера «Лолиту».

Я так ничего и не понял.

2010

2010

А однажды проснулся душной ночью и понял.

Бухонов теперь редко приходил на занятия – взрослые играли сами по себе, а с малышней иногда лениво возился кто-нибудь из старшей группы. Большую часть времени младшие просто бессмысленно лупили по воротам в маленьком – похожем на хоккейную коробку – загончике.

Когда я в первый раз пришел к ним, малые отнеслись к этому с прохладным недоверием – еще бы, я ведь был из тех кабанов, от которых им приходилось огребать. Я привел детвору в зал, рассадил на матах и много часов подряд рассказывал им про пышущую жаром Маракану, про летучего голландца Йохана Кройфа, про войну великих аргентинских тренеров, про невероятные пасы вразрез, про контрпрессинг и про то, что футбольный матч может быть сложнее шахмат.

Это повторялось изо дня в день – и я добился того, что тусклые глаза мальчишек заполыхали знакомым мне огнем.

Бухонову было все равно – когда ему донесли, что один из старших учеников начал заниматься с младшей группой, тот просто пожал плечами и бросил:

– Да и похер, они, мля, все говно.

А потом я начал тренировать ребят – сперва в коробке, затем уже на поле. К удивлению моих подопечных, я не стал учить их ударам и вычурным финтам, только движению. Они выстраивались в асимметричные схемы, синхронно перемещались, рассыпались и снова собирались.

Я следил за соединяющими моих малышей паутинками – добивался того, чтобы получилась сеть, включающая каждого из них. Раньше мне доводилось видеть линии из трех, максимум четырех футболистов, я же учил моих ребят двигаться так, чтобы паутина оплетала всех.