– Вообще поехал? Да они ж, мля, потопчут твоих звездюков, а мне отвечать.

– Ну, как знаешь…

– Ну ты, пацан, чудило. Лады, из уважения, мля, к покойному батьку, святой был человек. А бабка, что ли, тоже померла? Сколько там, говоришь, комнат в твоем хруще?..

Финал

Финал

Мы играли на тренировочном поле. На левой половине газона делали разминочные ускорения и метались, точно молекулы из таинственной науки физики, мои десятилетки. На правой – вальяжно расхаживали друзья Бухонова. Я узнал некоторых – они бывали у нас в гостях, бухали с отцом. Красноносый лысый толстячок кивнул мне и что-то прокричал, длинный мужик улыбнулся, демонстрируя щербатый рот.

Судья свистнул, игра началась.

Мужик с тощими волосатыми ногами лениво дал пас толстячку, тот откатил мяч щербатому и тут… мои ученики начали двигаться. Они разлетелись в разные точки поля, создав фигуру, похожую на пятиконечную звезду. Потом двое ребят синхронно шагнули вперед, попав на одну линию с толстячком.

Наш опорник сместился к воротам – и я облегченно выдохнул. Очень боялся, что ничего не выйдет, – мы тренировали каждое движение сотни раз, но всегда лишь отдельную фазу. А теперь мои десятилетки двигались как смазанные детали невероятного механизма. Соединявшая их паутина стала пунцовой – и я никогда еще не видел такого восхитительно насыщенного цвета.

А потом красноносый толстяк невозможным для своей комплекции рывком прыгнул на щербатого. Он ударил его двумя ногами в спину. Хрустнуло так, будто кто-то переломил гигантскую сушку. Раздался крик.

Мои дети, закрыв глаза, скользили по полю в безумном подобии танца. А мужики, совершая противоестественные кульбиты, наносили друг другу страшные травмы. Тела стали неподвластны владельцам – с ними будто затеяла кукольный спектакль неведомая сила.

Тр-р-рах! Щербатый ударил головой в затылок мужика с тощими ногами – вновь захрустело, кто-то взвыл. На миг мне показалось, что из моих маленьких футболистов образовалась зыбкая фигура распластанной твари, похожей на медузу, а сбившиеся в живой и беспокойный ком мужики вдруг угодили ей в желудок. Они бились, извивались, обливались кровью и жидкостями из распадающихся тел, напарывались на торчащие обломки костей, а сотканная из дрожащей красной паутины медуза их деловито переваривала. У красноносого полезли из орбит глаза – на него с двух сторон навалились изогнувшиеся как скрепки соратники. Мяч катался по полю от расплющиваемых тел к моим маленьким футболистам – и мне чудилось, что это была бегущая по призрачной медузе кровь.

Одного из бухоновских игроков медленно вдавливало в другого; как корка перезревшего арбуза лопалась кожа, красная мякоть мышц сплеталась с бурым жиром и орошалась кровью, нежно соприкасались трубочки сосудов и лохмотья сухожилий. В этом было что-то неуловимо интимное – два организма дружно создавали новый. Если бы это увидел мой покойный отец, он бы не поверил, что ненавистными петушками вдруг стали его заводские кореша.