Он усаживает тело в угол, берет маленькую, безвольно висящую ладонь в свою и сжимает пальцы девчонки вокруг шприца. Я открываю рот – напомнить, что отпечаток большого пальца должен остаться на поршне, – но Виталик не нуждается в моих подсказках.

– Вот так…

Виталик разжимает пальцы, и шприц падает из мертвой руки на пол. Там его и найдут когда-нибудь. Если найдут. Если крысы куда-нибудь не закатят: такие подвалы без крыс не бывают.

– Пошли! – окликает меня Виталик.

Мы оставляем Юльку в ее склепе и идем к выходу. Луч фонаря выхватывает из тьмы запыленную паутину и плесень на стенах. Что-то шуршит в углу и шарахается прочь – точно, крысы. Пытаюсь вспомнить сроки скелетирования трупа – бесполезно. А ведь судебку я сдал на пять. Ну да, сдал и забыл, как многое другое…

Перчатки Виталик снимает только в машине. Я смотрю на его пальцы с коротко подстриженными ногтями хирурга и думаю, что, оказывается, никогда его раньше не знал. Ближайший друг, знакомый с юности…

– Слушай, Витас, я тебя боюсь, – вырывается у меня.

– Я сам себя теперь боюсь, – глухо отзывается Виталик.

– Что ты ей вкатил?

– Наркоту – дешевую, но модную. Это был передоз, понятно?

– Так дорожек на руках нет.

– Когда ее найдут, этого будет не разобрать. А в тканях вещество обнаружат. С первого раза «золотой укол» тоже бывает. Думаю, глубоко копать никто не будет.

– Ну, ты даешь…

– А что, садиться, что ли, из-за этой твари? Мне еще на памятник зарабатывать.

– С Куй-бабой тоже разобраться надо.

– Надо. Мы сейчас к ней и заедем. Дезинфекцию проведем… – От смешка Виталика мне делается страшно.

Витас всегда был хозяйственным и запасливым. Вот и сейчас в багажнике обнаруживаются две канистры бензина и монтировка. От меня проку мало. Все, что я могу – держать фонарь. Обеими руками, всеми шестью пальцами.

Когда Виталик выламывает решетку на окне и разбивает монтировкой стекло, я покрываюсь гусиной кожей. Что там, в бывшей дворницкой? Как с этим справиться?