– Накрылась, – сердито отвечает Эдик, – теперь вместо нее посмертный эпикриз писать надо. Помер наш красавец вчера вечером. На вскрытии легкие как пшеном усыпаны, а на последнем снимке почти чистые были. Как это может быть, ума не приложу. Рентгенолог чуть не в драку лезет: что вижу, то и описываю! То откуда-то бралась положительная динамика, то непонятно куда делась… Так что не будет статьи. Одно хорошо, Джульетты его не видно, а то ходила чуть не каждый день, как на работу.

– Надо же… Слушай, а как его звали, красавца этого?

– Роман… Да какая разница? Помер Максим, и хрен с ним. Тут таких полно: всю жизнь по тюрьмам, а потом к нам, на усиленное питание. Слушай, Серый, давай в баню сходим, а? И Витаса возьмем.

– Сходим, конечно.

Потом я долго сижу не выпуская из руки телефон. В душе пусто, как в том подвале, где сейчас крысы обгладывают труп Юльки.

Тай запрыгивает ко мне на колени, мурлычет и начинает вылизывать мое лицо. Интересно, как он почуял, что я плачу?

Ида Мартин. Девчонки

Ида Мартин. Девчонки

Выход со школьного двора был один – металлическая скрипучая калитка с толстыми прутьями. Некоторые пацаны, кому не хотелось делать лишний крюк, перелезали решетчатый забор за школой, но Толя Коняхин лазить по заборам не умел, поэтому возвращался только этой дорогой: по потрескавшемуся, раскуроченному асфальту, мимо старых, после каждой зимы все сильнее уходящих в землю гаражей и дальше, через березовую рощу.

В будние дни ему нередко удавалось влиться в общий поток учеников и, не привлекая внимания, миновать опасный участок. Но по субботам занимался только их одиннадцатый класс, так что неприятной встречи избежать было невозможно.

Девчонки вечно задерживались после школы за гаражами: покурить и потусоваться.

Порой, увлекшись разговорами в компании, они могли не заметить Коняхина, но такое случалось нечасто.

Вот и сейчас они стояли, опершись о затертую локтями и спинами стенку облупившегося металлического гаража, и вдвоем разглядывали что-то в телефоне Юльки Синяевой. Ее красную куртку Толик заметил издалека, но останавливаться не стал.

– Ой, Коняшка, – притворным голоском воскликнула Юлька. – А мы тебя ждем. Стоим и грустим тут. Думаем, как же ты без нас один-одинешенек домой пойдешь. А вдруг пристанет кто? Изнасилует…

Катька Рогожина прыснула.

– Смотри, какая штуковина у него. Это, наверное, чтобы маньяков отгонять.

Прижав покрепче к груди черный пластиковый тубус и склонив голову, Толик молча шагал вперед, ведь любое ответное слово всегда раззадоривало их еще сильнее.

Был конец марта. Снег сильно осел и потемнел в приствольных кругах деревьев, на дорожке под ногами хлюпала слякотная жижа. Воздух пах весной, и хотя в роще висела сырая дымка испарений, солнце рассеянным свечением упорно пробивалось сквозь нее.