Моя жена просыпается раньше, всегда раньше меня, и что-то делает на кухне. Гремит там посудой, шкафами, водой шумит. В этот раз уронила что-то. Дуется на меня, не будет, значит, сегодня оладушков с кофе. Жаль.

Когда я просыпался, казалось, что еще темно, нет света из окон. Посмотрел на часы — 7:10 — пора будить Антоху, ему сегодня в школу. Это всегда делаю я, бужу сына. Окна зашторены, вот и кажется, что темно, что еще ночь. Чертово утро, опять у неё какая-то блажь в голове, эти толстые занавески. Зачем они? Но их лучше не трогать.

Иду в ванную. Умылся, вытер лицо, почистил зубы, зашел на кухню. Жена стоит спиной к столешнице, облокотилась на неё, руки за спиной.

— Зачем окна закрыла, — спрашиваю, — темноты, что ли мало?

— Буди сына, — холодно, как с вещью говорит.

Надо бы с ней помириться, иначе одни минусы. Вот, зачем она встала так рано? Что делала всё это время, пока я спал? Ведь даже кофе не сварила. Злится. До чего же вредная тварь. Злится и смотрит в пол. Тварь.

Иду в комнату сына. В зеркале, которое висит в коридоре, вижу — и она за мной тащится. Может, я забыл про его день рождения? Нет, бред, сейчас вроде осень, а у него весной. Открываю дверь, захожу в антохину комнату, здесь тоже темно, окна за темно-синей непрозрачной шторой. Подхожу к сыну. Кричу:

— Подъём, — это традиция кричать утром, меня отец так будил, военный в третьем колене. — Подъем была команда!

Не шевелится, я цепляю одеяло пальцем и откидываю прочь, как шкурку с бледной мякоти банана, прочь с кровати. Подъем, я сказал. Это приказ н-на!

Антоха лежит, бледный, глаза полуоткрыты. Бледный. Я наклоняюсь, трогаю лоб, и что-то колет меня в спину, я чувствую холод, чувствую сталь, это нож, острый и длинный, проникает в меня, входит между ребёр, царапает кость, скрипит и рвётся моя рубашка, нож входит глубже, очень быстро доходит до сердца, колет. Больно. Лопается спелый томат. Вытекает мякоть, это сердце, это кровь, это она убивает меня, сзади. И меня тоже. Тварь. Почему?

2.

Утро. Вчера мы поссорились. Ночью мне снились кошмары. Бред, конечно, но страшные. Мне было больно. Я сажусь на кровать и вижу шторы, тяжелые тёмные шторы на окне, они мешают свету, охраняют темноту спальни, будто еще ночь.

Это было. Это было точно так, но будто во сне.

Иду в ванную, умываюсь, чищу зубы, она стоит, облокотившись на столешницу, смотрит в пол. Тёмные шторы и здесь тоже. Зачем, черт побери, зачем?

— Буди сына.

От этих слов мороз по коже.

— Что с ним? — спрашиваю.

— Иди проверь, — её бровь предательски дёргается.

Иду по коридору, она идёт за мной, руки за спиной — там нож. Это было. Я помню. Антоха уже мёртв.