Он потащил младшую сестру Схаи во двор. Громыхнул кулаком по керамическому горшку на штакетине, распахнул ногой калитку.

— Походите с дядями, деревню покажите. А то кто вас знает, дикарей, чуть что, за вилы хватаетесь.

— Отпустите её! — взмолилась Схая, повиснув на рукаве.

— Цыц, пиявка! — идущий позади Плоский Нос ударил её сапогом, угодив в больную ногу. Схая упала на протоптанную дорожку и заплакала от боли и страха. Затем поползла на четвереньках, вцепилась в крыльцо, встала.

Дверь была приоткрыта. Солдаты вошли без стука. Дицца не издавала ни звука, она обернулась к Схае, и та увидела, что сестра улыбается полным ртом — Дицца добралась до сумки солдата.

На постели лежала молодая женщина с некрасивым скуластым лицом, а на полу — четверо ребятишек.

— Тётя Агратая… — вырвалось у Схаи.

Уши-Улитки отпустил Диццу. Плоский Нос стал в дверях. Дицца подкралась к Схае и принялась что-то совать в руку, но старшая смотрела на детей.

— Самовар поставь, эй, хозяйка! — приказал высокий солдат.

— Сами, сил нет.

— Больна? Не заразна хоть?

— Десятый день без крошки во рту…

Дети едва дышали, руки и ноги были связаны.

— Зачем с мелюзгой так? — гаркнул Плоский Нос, без сочувствия и особого интереса.

— Чтобы друг дружку не кусали…

— Дала бы свои руки погрызть, — хохотнул Уши-Улитки, подходя к светловолосому мальчику. — А, развязать мелюзгу? Пускай зубки покажут.

Женщина соскользнула с постели и упала на колени.

— Не трогайте их… молю… мучились семь дней, теперь потише, не чувствуют ничего… дайте умереть спокойно…

Агратая протянула к сапогам солдата тощую руку.

— Ликом светлым молю…