— Открой! Откройте! Моя сестра…

Кулачок провалился в пустоту. В дверях стоял Коряга. Он ощупал Диццу мутным взглядом — радужка почти сливалась с белком — и протянул руки.

— Дай её мне. Быстрее.

Схая подчинилась. Когда маг взял сестру, она поняла, что не чувствует рук.

Затемнённый коридор споткнулся об уходящую вниз лестницу, Схая стала спускаться. В подвале было светло, сухо и тепло: пол и стены из глазуревых пластин, двери из прозрачной гладкой ткани, за которыми звучали голоса детей. Она приблизилась и заглянула в одно из помещений: малютки лежали под диковинными куполами, точно в скорлупе; снизу к кроваткам подходили трубки разных цветов, они подрагивали, жили вместе с крохами.

За стеной что-то шумело, настойчиво, однозвучно. Свет был тоже дребезжащий, неспокойный — не лампы на спирту, а закаченный в колбы белый огонь.

— Жди там, — приказал Коряга, останавливаясь перед железной дверью и показывая на закуток в конце коридора. — Можешь доесть кашу. Живо!

Схая снова подчинилась. На столе стояла миска с желтоватой жижей. Она взяла ложку и стала медленно есть, чтобы убить время. Не чувствовала ни голода, ни насыщения.

Занавеска отодвинулась, и вполз Мижай. Он улыбался во все оставшиеся гнилые зубы.

— Привет! Тебя тоже спас дядя волшебник?

Схая кивнула. Мижай полежал немного на полу, поулыбался и уполз. Она съела ещё ложку, и ещё. Пшеничная…

— Будет жить, — сказал Коряга десяток ложек и пустую, вылизанную миску спустя.

И тогда Схая позволила себе заплакать.

— Можете оставаться здесь, — разрешил маг.

Ночь была зыбкой. Ей снилось колышущееся море пшеницы, и солдаты, которые прятались в ней. Они поочерёдно поднимались во весь рост, смотрели поверх золотых колосков, пробовали языком воздух, выпучивали глаза и садились.

Утром мужчина вручил ей ведро.

— Иди за мной.

Они обошли дом и стали подниматься по пологому склону холма. Траву будем щипать? — подумала Схая.

В голове толкались мысли.

— Вы ведь их спасаете?.. на тракте… — решилась Схая.