Светлый фон

Тринадцатый продолжал обиженно скрежетать ему в след, но Серафим больше не слушал. Он составлял длинный, почти бесконечный список необходимых дел и свершений. Его никчёмная жизнь наконец-то наполнилась смыслом!

Тринадцатый продолжал обиженно скрежетать ему в след, но Серафим больше не слушал. Он составлял длинный, почти бесконечный список необходимых дел и свершений. Его никчёмная жизнь наконец-то наполнилась смыслом!

Следов Степана и дядюшки Серафим тоже не обнаружил. Возможно, Степан испарился вместе с болотным озерцом. С дядюшкой наверняка ничего страшного не случилось, коль уж сама Марь решила принять участие в его дальнейшей судьбе.

Следов Степана и дядюшки Серафим тоже не обнаружил. Возможно, Степан испарился вместе с болотным озерцом. С дядюшкой наверняка ничего страшного не случилось, коль уж сама Марь решила принять участие в его дальнейшей судьбе.

Серафим брёл по болоту, по пути срывая и запихивая в рот ещё незрелые, кислые до оскомины ягоды клюквы, разглядывая мир новым взглядом. Всё ему нравилось в своём нынешнем существовании, кроме одного: мир утратил прежние краски. Раньше Серафим видел его ярким и искристым, а теперь мир сделался тусклым и невыразительным, но с этим можно было мириться. И когда-нибудь он совершенно точно смирится. Но было и то, что продолжало его радовать: он не растерял свой художественный дар, он его преумножил! Доказательством тому стала сова, которую он на ходу вырезал из лопатки неведомого чудища. Вероятно, очередного неудавшегося проекта Мари. Лопаточная кость оказалась мягкой, как дерево, работать с ней было легко даже перочинным ножом, но как только Серафим закончил и окунул свою поделку в болотную воду, кость приобрела стальную крепость. Очередная забавная особенность этого места.

Серафим брёл по болоту, по пути срывая и запихивая в рот ещё незрелые, кислые до оскомины ягоды клюквы, разглядывая мир новым взглядом. Всё ему нравилось в своём нынешнем существовании, кроме одного: мир утратил прежние краски. Раньше Серафим видел его ярким и искристым, а теперь мир сделался тусклым и невыразительным, но с этим можно было мириться. И когда-нибудь он совершенно точно смирится. Но было и то, что продолжало его радовать: он не растерял свой художественный дар, он его преумножил! Доказательством тому стала сова, которую он на ходу вырезал из лопатки неведомого чудища. Вероятно, очередного неудавшегося проекта Мари. Лопаточная кость оказалась мягкой, как дерево, работать с ней было легко даже перочинным ножом, но как только Серафим закончил и окунул свою поделку в болотную воду, кость приобрела стальную крепость. Очередная забавная особенность этого места.