Глашатай призвал зрителей к тишине, и Антоний отчетливо зачитал свое завещание. Публика, склонив головы, слушала его слова о том, как он планирует разделить египетскую державу. Клеопатре и Цезариону, становившемуся ее соправителем, отошли Египет, Кипр и Келесирия; Александру, старшему сыну Антония, прозванному Гелиосом, – Армения, Мидия и Парфия (когда последняя будет завоевана). Младшему сыну, последнему из их с Клеопатрой совместных детей, названному Птолемеем Филадельфом, достались Финикия, Сирия и Киликия, а дочь Селена в качестве приданого получала Ливию и Киренаику. Он назвал обоих мальчиков царями царей и велел им выразить почтение матери. Дети, старший и младший, одетые в парфянское и македонское одеяния соответственно, увенчали свои головы диадемами, встали с тронов и поклонились. Глашатай снова потребовал тишины. Затем Антоний призвал жителей Александрии засвидетельствовать, что Клеопатра – законная жена Цезаря, а Цезарион как их законнорожденный сын – наследник египетского престола.

Римляне, уже оскорбленные новостями о двоеженстве Антония, еще больше возмутились, услышав о разделе территории, завоеванной во имя Республики. Язвительные письма Октавиана не сгладили ситуацию. Он обвинил Антония в том, что тот бросил Октавию, является любовником восточной женщины, пытается приобщиться к достижениям Цезаря. В своем ответе Антоний был краток: он написал, что Клеопатра – его жена, а не любовница, и напомнил, что все еще ждет четырех легионов, обещанных Октавианом в Та-ренте. Вслед за этим он предложил сенату одобрить его действия и решения, обязуясь сложить с себя полномочия триумвира, если Октавиан также сделает это. Возможно, бывшие тогда консулами Соссий и Агенобарб, оба сторонники Антония, не посмели зачитать письмо сенату, и, конечно, им наверняка было трудно защищать союз Антония с Клеопатрой, но так или иначе его содержание стало известно, и италийцы осознали, что наступил момент, когда каждому нужно выбирать между Октавианом и Антонием. Понимая это, Соссий и Агенобарб (а с ними и некоторые сенаторы) присоединились к Антонию в Эфесе.

Теперь ничто не могло предотвратить войну, и пребывавшие летом 33 г. до н. э. в Эфесе Антоний и Клеопатра не скрывали своих намерений. Для того чтобы обеспечить средства на ведение войны, а именно флот из 200 кораблей, военную казну в 20 тысяч талантов и запас зерна на двенадцать месяцев, у египтян отобрали почти все. Антоний предвкушал грядущую борьбу за превосходство, а Клеопатра была настолько уверена в успехе, что предваряла теперь каждое решение заявлением «так же верно, как и то, что я буду вершить правосудие на Капитолийском холме». На этот раз она заблуждалась. Возможно, Рим был слишком маленьким, чтобы вместить и Антония и Октавиана, но ее вера в то, что звезда последнего погаснет первой, была необоснованной. Царица не учла того, что италийцы давно и всем сердцем ненавидели ее.