— Нет, — сказал он. — Ясно мне, куда ты гнешь, Андрей Александрович. Но ни черта ты, прости господи, не понимаешь… Недельку погорюю и начну все сначала.

Глаза Удочкина не были замутнены пленкой алкоголя. Взгляд Димова свободно проник в их глубину. И Димов впервые ощутил, какие силы таятся в этом человеке, и почувствовал невольное к нему уважение. Да, старик, пожалуй, не лгал, он действительно начал бы все сначала, с тем же несгибаемым упорством, не терзая себя мыслями о потерянном, даже, наверное, не вспоминая о нем, упрямо и неутомимо пробиваясь вперед, копошась в земле, словно большой, важный навозный жук; до последнего вздоха, не жалея себя в тяжелой работе. Наверное, эти сараи и заборы, любовно перекопанная земля, помидорная рассада, каждый куст, который был заботливо обихожен его грубыми ладонями, не были для него самоцелью, а просто жизненной необходимостью было само созидание всего этого. Из века в век по наследственной линии передались ему гены неутомимой работы на земле. А если так, то уж тут в самом деле не имело значение потерянное.

Удочкин продолжал улыбаться снисходительно и чуть презрительно. Толстыми, негнущимися пальцами подтянул узел неумело завязанного галстука.

— А тебе повезло, Егор Макарович, — сказал Димов. — Мне сегодня не до забора. Пусть пока стоит. А там посмотрим…

— Чего ж смотреть? Стоит и будет стоять. Теперь уж ясно, — убежденно сказал Удочкин.

— Ну, это как сказать.

Удочкин что-то ответил, но Димов не расслышал его слов и вдруг перестал видеть его лицо. Не стало Удочкина, не было платформ и высокого переходного моста над ними, не было деревьев и глади канала, блесткой от заходящего, светившего наискосок солнца, легкого, предвечернего неба. Была только внезапно, предательски пронзившая Димова мысль о том, что где-то в Москве, в этой бесконечно огромной Москве, есть подвал — мастерская художника. Он есть, этот подвал, он существует. Он пропах красками и мышами, окна его вровень с тротуаром мутны, а по потолку тянутся толстые потные трубы. Трубы в подвалах всегда почему-то в каплях воды… Он есть, этот подвал, он существует, сейчас, сию секунду, одновременно со всем, что существует вокруг, и есть в нем жилой закуток с софой. И у Оли есть право поступить так, как ей заблагорассудится.

Видение этого подвала, созданное воображением Димова, встало перед ним с такой отчетливостью, словно он бывал в нем десятки раз.

Димов молча повернулся и пошел прочь от Удочкина. Удочкин что-то крикнул ему вслед, кажется, предложил зайти к Зинаиде выпить по кружке пива. Димов только махнул рукой.