Но вид у Кравцова был спокойный. Кажется, все-таки в его словах не было никакого второго смысла.

— Недавно я вычитал в одной умной книге: «Истина должна быть пережита, а не преподана», — сердито сказал Димов. — Те, кто способен спорить о таких вещах, еще здоровы или чувствуют себя здоровыми. Их истины еще не пережиты ими… Меня в больнице посещали всякие мрачные мысли. Всех они посещают в наш бурный век. И я согласен с вами: не желаю знать дату собственной смерти. И еще — не желаю стареть. Хотя с этим, кажется, ничего не поделаешь…

— Я в общем-то уже старик, — сказал Кравцов. — И могу вас уверить, что у старости есть свои привлекательные стороны.

— А вот тут я не согласен, — сказал Димов. И добавил, опережая возражения Кравцова: — И не соглашусь. Спора у нас не будет. Оставим истину третьему.

* * *

День был закончен — четко перерубленный для Вероники надвое, бесконечно долгий, наполненный августовской духотой, густым, уже утомившимся за лето солнцем. Вначале было: одиночество на пятнадцатом этаже в самом центре Москвы, тяжкое одиночество среди людей… Утро началось по внешним приметам, как всегда, с привычного: торопливый утренний завтрак, поспешный бег по ежедневному маршруту к железнодорожной платформе. Сорок минут в электричке, потом — метро с одной пересадкой… Веронике, закупоренной в вагоне метро, казалось: вырвись она из-под земли наверх — и станет хоть немного легче. Не стало. Потом — бег по проспекту, среди людей, к зданию министерства, к своему столу на пятнадцатом этаже, который тоже казался спасением. И не спас. Привычная сутолока в отделе. Варвара, длинноногие девчонки. И отделенность Вероники от этого мира, из которого ее изгнало ожидание несчастья… А в преддверии пяти часов — шорох кондиционера, словно нашептывающего о беде. Душные духи Варвары… Это надо было забыть. Навсегда.

И счастливое возвращение в жизнь. Голос женщины-врача по телефону, и мир был возвращен Веронике — со всеми его красками, шорохами и звуками. Мир ожил. И Веронике было дано право жить, как жила.

И вот уже был вечер. Вероника осуществила свой план и появилась на даче с тяжело набитыми сумками. Она жаждала праздника, пусть тайного, понятного только для нее. Но все получилось совсем не так, как ей, переполненной счастьем, хотелось.

Войдя в калитку, она увидела новый забор, подступивший почти к самой стене их дачи. Андрея не было дома. У Анисима под глазом красовался синяк и губа была разбита.

Душа Вероники жаждала праздника. Но праздника не получилось. Был обычный вечер, такой, как всегда. Но, почувствовав в первые минуты горечь и досаду, Вероника подумала, что ведь еще сегодня утром, совсем недавно, и две недели подряд, день и ночь, она всеми силами души хотела только одного: чтобы все было опять как всегда, и ей казалось недостижимым счастьем, чтобы все опять стало таким же, как всегда, вернулось на круги своя.